Час в копилке - Владимир Германович Корешков

Макс вернулся домой после прослушивания расстроенный.

Размякший от плюсовой температуры декабрьский снег превратился в холодную жижу, через треснувшие подошвы влага просочилась в ботинки. Макс в коридоре скинул обувь, стянул мокрые носки, бросил их в бачок для грязного белья. Мама сто раз просила так не делать – завоняются, но Максу сейчас было плевать, как надлежало поступать правильно.

Дверь в мамину комнату была приоткрыта. Слышались голоса. Мамин и ещё один – мужской. Искажённый динамиком ноутбука. Значит, мама работает, но скоро закончит. Обычно она завершает все онлайн-встречи не позже 22 часов. Сейчас уже 22:15, наверное, у кого-то случилось что-то экстренное.

Макс прошёл на кухню. Аппетита не было. Хотелось пить. Он плеснул себе воды из графина, сделал несколько глотков и всё-таки заглянул в холодильник. На пол тут же прыгнула пустая упаковка майонеза, она уже давно перевешивалась через край кармашка на дверце и несколько дней подряд выпадала, стоило открыть холодильник.Почему-то ни Макс, ни мама так и не выбросили её в помойку.

Макс поднял пакет и пристроил его снова в кармашек на дверце.

Потянув на себя кастрюлю с супом, он задел упаковки с колбасной и сырной нарезкой. Блестящие подложки тоже устремились на пол, словно позавидовав недавнему прыжку майонеза. Макс хотел успеть что-нибудь поймать на лету и чуть не опрокинул кастрюлю.

«Жонглирование – не мой конёк. Я неудачник, – привычно подумал он и неожиданно для себя добавил, – а ещё лентяй… Что мне стоило отодвинуть эти упаковки?»

Он даже посмотрел на майонез, готовящийся совершить очередной кульбит. Поразмышлял, не выбросить ли? Но не стал.

Он налил себе супа, поставил тарелку в микроволновку, нажал кнопку электрического чайника. В шкафчике, где хранился хлеб, обнаружилась початая бутылка красного вина.

«Мама не одобрит, – попытался остановить себя Макс, но и эту мысль тоже развил, – зато Холден Колфилд составил бы мне компанию!»

Макс взял стакан, который пару минут назад использовал под воду, и плеснул себе вина. Довольно щедро, едва ли не доверху.

Из-за шума закипающего чайника он не заметил, что голоса за дверью материнской комнаты стихли. Марина почти бесшумно появилась на кухне в наряде от модельера по имени «дистанционка»: стильный пиджак поверх белой блузы с жабо, а на ногах – клетчатые пижамные штаны и мягкие тапочки в виде коров.

– Не поняла, – она изумлённо вздёрнула брови, – мне кажется, в нашем доме пятнадцатилетним юношам не подают к ужину красного вина.

– Насрать, – буркнул Макс и демонстративно хлебнул из стакана, – я сам себе подал.

Вкус ему не понравился. Марина отобрала у Макса стакан, достала ещё один, налила в него чуть меньше трети и протянула сыну. А первый взяла себе.

– Так хотя бы есть надежда, что меня не лишат родительских прав.

Бутылку она попыталась заткнуть пробкой и, не справившись, попросила:

– Попробуй ты.

Макс тоже не без труда закупорил стеклянное горлышко.

– Убери-ка бутылку на место. И поделись: что отмечаем?

– День погружения в полное дерьмо, – он снова хлебнул вина и сморщился. Вливать в себя это пойло не хотелось. Если бы мама устроила скандал, то в знак протеста, он непременно выхлебал бы вино у неё на глазах, а она разрешила – никакого повода для бунта.

Марина поставила на огонь сковороду, размышляя, что пожарить – котлеты или рыбные биточки. И то, и другое в морозилке было. Ларёк с полуфабрикатами на углу дома – это истинное спасение.

– Котлеты или биточки? – уточнила она у сына.

– Насрать, – снова откликнулся Макс, вяло ковыряя ложкой в супе: даже фирменная мамина солянка не поднимала настроения.

– Может, всё-таки расскажешь? – Марина мягко улыбнулась сыну.

Сегодняшнее мамино настроение Макс описал бы словами «ни туда, ни сюда». Она вроде мила и беззаботна, даже улыбается и шутит, вина вон разрешила выпить, но при этом нервничает и в любой момент готова превратиться в неприступную крепость. Макс полагал, что мама такая – «ни туда, ни сюда» – бывает в те дни, когда Урод в телефоне вроде бы и появляется, но говорит что-то спорное. Может, признается в любви, но не теми словами, как маме хотелось, то ли зовёт к себе, а она не соглашается: работа, ребёнок этот чёртов… И всё же рада: Урод сказал, что любит. Или какую там чушь пишут женщинам взрослые Уроды?

Марина несколько минут назад решила, что перед сном непременно напишет Борису. Просто так, без повода, без вопросов, претензий и упрёков. Напишет, что любит, что по-прежнему готова его поддерживать, что ждёт встречи. Что всегда готова разбираться в его сложных душевных переживаниях. Сегодня ей казалось, что он ждёт письма. Что ему хочется ласки и ободряющих слов.

«Не выдумывай. Тебе так кажется всякий раз, когда приспичивает написать Борису».

Но Марина отогнала эту мысль. Равно как и воспоминания о жгучем стыде и ненависти к себе, которые возникают, стоит появиться отметкам о доставке сообщения. И становятся ещё ощутимее после прочтения письма адресатом.

А дальше – томительное ожидание: ответит или нет? И снова ненависть к себе. И стыд. И обещания больше никогда не отсылать этому ублюдку и эгоисту ни единого слова. Даже если он будет умолять. Но ведь он не будет, а Марине так бы этого хотелось.

Сейчас она пила вино, а в голове плыли строки, которые она обязательно напишет чуть позже. И они непременно растрогают Борю.

Стрельнувшее на сковороде масло вернуло её к действительности.

– Меня не приняли в студию «Путник». – Макс произнёс это с безразличием. Он и сам не знал, чего ему сейчас хочется? Сочувствия? Поддержки? Подробных расспросов? Можно было бы рассказать, какие они все противные, эти члены комиссии, толстые, невежливые – разве можно спать во время выступления? А «подросток» и вовсе похож на педика!

– Знаешь, Масик, я никогда не замечала в тебе актёрских талантов, – сказала Марина, переворачивая биточки.

Реакция матери стала неожиданностью.

«Только мама всегда скажет правду», – пронеслось у него в голове.

– Но мы обязательно поищем, в чём ты можешь оказаться силён.

Макс рывком забросил в себя остатки