Час в копилке - Владимир Германович Корешков

– Мы уже достаточно поискали! – процедил он.

– Что, прости? – Марина увернулась от очередного обстрела маслом.

– Мы уже несколько лет только и делаем, что ищем. После олимпиады по биологии, математике, русскому, физике, на которых я не показал хороших результатов… После спортивных соревнований, где я всегда был первым с конца… После всяких кружков и секций, где у меня ничего не получалось… Ты всегда говоришь одно и то же: Масик, твой талант в чём-то другом! Так есть ли он у меня хоть в чём-то?

– Мы просто его ещё не открыли. Надо понять, что тебя интересует.

– Цирк, мама. Меня интересует цирк! И ты это знаешь, но упорно с детства отводишь меня куда угодно, только не туда. Там опасно, страшно, там покалечат, поранят, покусают…

– Но это действительно так, Масик, – Марина старалась говорить потише, чтобы и сын поубавил децибел, – а ты довольно неуклюжий мальчик. Травм тебе точно не избежать.

«Максу нужен отец», – пронеслась в её голове мысль – спасительная и нужная именно сейчас, когда она снова твёрдо решила написать Борису. Вот и объяснение – она делает это не для себя, а для Макса. Исключительно ради ребёнка она терпит пытку молчанием. Только ради счастья своего сына, да! Мальчику нужна поддержка. Нужен отец, который станет и лучшим другом. Расскажет о взрослении, приучит к мужскому хобби, сводит на охоту или рыбалку. Подарит хоть немного веры в себя – с применением волшебства или без – это совершенно не важно. Главное, что она пишет Борису ради Макса. Это оправдывает. Это позволяет заглушить чувство стыда и ненависти к себе.

– Материал был – говно, – продолжал Макс.

– Материал? – Марина вернулась из размышлений, поддела деревянной лопаткой край биточка: ещё бы чуть-чуть и сгорел. Она погасила огонь под сковородой.

– Отрывки для поступления. Говно!

Марина с прищуром посмотрела на сына. Тот доел суп. Биточков уже не хотелось.

– Ты. Считаешь. Что. Это. Я. виновата? Из-за. Меня. Ты. Провалил. Прослушивание?

– Ты ни при чём. Я читал не то, что мы репетировали.

– Что же, позволь спросить?

– Достоевского и Шекспира.

– Кто тебя надоумил? Твоя эта Авария?

Макс не ответил.

– Она, кто же ещё! – воскликнула Марина и со злостью кинула в сковороду лопатку. – Вот и оправдалось. Связался с Аварией – всё и закончилось катастрофой! Я же с тобой всё разобрала и проговорила! Каждую строку! Каждое слово! Каждый нюанс текста!

Макс молчал. Мама была права. Но ему не хотелось правоты и нравоучений. Хотелось теплоты, а не этой колючей констатации фактов. От вина развезло. Казалось бы – вина-то! Один глоток из маминого стакана и несколько из своего. И это – под жирную солянку! А всё равно в голове зашумело, в животе разлилось непонятное чувство: то ли тепла, то ли зарождающейся тошноты.

До этого Макс пару раз пробовал с пацанами пиво. Школьные обеды теперь продавались по специальным картам, но Марина выдавала сыну деньги на карманные расходы. Эти-то средства Макс и потратил на пиво и чипсы, было дело. После целой банки пива его рвало. Вкус горьковатого напитка, смешанный с приторным ароматизатором «краб» – или что там пихают в чипсы? – то ещё удовольствие. Макс прополоскал рот, почистил зубы, но всё равно эта мерзкая смесь вкусов долго оставалась на языке. Мама тогда распознала сразу: сынок нетрезв. По запаху и поведению. Да он и не таился.

– Давай договоримся, Масик, – сказала мама, когда Макс стал способен к продуктивному диалогу, – если ты захочешь покурить или попробовать алкоголь, просто приди домой, скажи мне, и я куплю тебе хороших сигарет и вина. Ты так или иначе это попробуешь, так уж лучше под моим контролем.

– А если мне захочется наркотиков? – спросил тогда Макс.

– Я сдам тебя в клинику, – серьёзно ответила Марина. Она подобных шуток не одобряла.

Вероятно, сегодня треть стакана вина была разрешена в память о том разговоре.Прежде Макс вина дома не пил и не просил. Как и сигарет.

– Если бы твой Урод написал тебе сегодня о любви, как положено, ты бы нашла у меня задатки актёра? – вдруг зло спросил Макс.

– Мой – кто?

– Тот, от кого зависит твоё настроение. Любовник. Или как его назвать? – Макс почувствовал, что щёки его запылали. Раньше он не позволял себе задавать матери такие вопросы.

– Масик…

– Что? Я уже не маленький! Не надо меня беречь! Если мешаю, так и скажи: свали, погуляй, ко мне придут. Пошляюсь по городу, мне не трудно.

– У меня нет никакого любовника в телефоне, – Марина старалась говорить спокойно. Она села напротив Максима и положила свою ладонь на его сомкнутые в замок руки, – похоже, я погорячилась, разрешив тебе вино… Я переписываюсь с твоим отцом. Он бросил меня, когда ты ещё не родился, но я до сих пор его не забыла.

– Да ладно заливать-то! – вдруг хохотнул Макс и тряхнул головой: вино однозначно вытворяло с его мыслями и языком странные вещи.

Марина застыла, словно ей дали пощёчину.

– Ты. Выведал. Мою. Тайну. Чтобы. Оттолкнуть. Меня? – Этот ледяной тон Максим знал. После него наступает долгая игра в молчанку. Два или даже три вечера мама не будет с ним разговаривать. Накормит, чаю нальёт, выглаженное бельё принесёт в комнату, но всё молча. Не ответит ни на один вопрос Макса, и сама ни одного не задаст.

– Про отца правда, что ли? – Макс попытался спасти положение, но было поздно. Марина убрала в раковину тарелку из-под супа, которая так и стояла перед Максимом, и ушла в комнату. Макс услышал, как она включила телевизор.

Максу никогда не было интересно, какой он – его отец. И почему он ушёл – тоже. Но сейчас стало любопытно: зачем мама его прячет, если они всё равно переписываются? Наверное, он большой учёный. Рассеянный, неуклюжий и совершенно беспомощный в быту. Такой же неудачник, как Макс. А двух неудачников мама в доме стерпеть не сможет! Но Макс пока просто неудачник, а отец – неудачник, добившийся успеха в науке! Такой вот неудачник с островком личных достижений.

Наверное, потому у них переписка не клеится. Напишет ему мама: хочу розочки и котёночка, а он ей невпопад про какую-нибудь теорему Пифагора загибает. Хорошо, если извинится: не тебе