Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

Аплодисменты были негромкими, но искренними. Люди кивали, смотрели на него с надеждой.

— Но мы делаем это не только потому, что мы врачи, ученые, инженеры, — Лев повысил голос, вкладывая в него стальные нотки. — Мы делаем это для нашей Родины! Для наших семей, оставшихся в Ленинграде, Москве, Киеве! Для наших детей, которые должны расти в мире! Мы делаем это для товарища Сталина, который ведет нашу страну к Великой Победе!

Зал взорвался аплодисментами. Эти слова были тем языком, который все понимали, тем знаменем, под которым можно было идти и дальше.

— И я обещаю вам! — Лев перекрыл аплодисменты, и в зале снова воцарилась тишина. — Когда война закончится, а она обязательно закончится нашей Победой, я лично буду ходатайствовать о награждении каждого из вас, кто честно делал свое дело! О премиях! О том, чтобы каждый из вас отправился на лучшие курорты нашей необъятной страны — в Кисловодск, в Сочи, чтобы вы могли отдохнуть, восстановить силы, погреться на солнце!

Он видел, как на уставших лицах появлялись улыбки. Как люди смотрели на него не как на начальника, а как на человека, который дает им ту самую, зыбкую, но такую необходимую надежду на будущее. На полноценную жизнь после войны.

Он сошел с трибуны под гром аплодисментов. И чувствовал при этом не триумф, а тяжелую смесь удовлетворения и горечи. Он обещал им то, в чем не был до конца уверен сам. Но видел что этим людям нужна была эта искра. И он ее дал в полной мере.

Столы в актовом зале быстро разобрали, освободив место. Атмосфера стала неформальной, рабочей. Принесли кто что: черный хлеб, нарезанный тонкими ломтями, соленые огурцы в эмалированных ведрах, немного колбасы и несколько бутылок водки и коньяка.

Зазвучала гармошка. Кто-то из молодых санитаров завел лихую, хоть и грустную, фронтовую песню. Сначала пели немногие, потом подхватил весь зал. Люди стояли кружками, общались, смеялись. Смех был скупым, уставшим, но настоящим.

Лев с Катей обходили зал. Он — выпивал по рюмке горькой с хирургами, обсуждал последние новости с инженерами Крутова, благодарил пожилых лаборанток. Она — разливала чай, подходила к женщинам из цеха фасовки, тихо беседовала с ними.

В углу Лев заметил Юдина и Вороного. Обычно эти двое при встрече тут же начинали научный спор, часто переходящий в жаркую дискуссию. Сейчас они мирно стояли рядом, молча смотря на гуляющих. Юдин что-то сказал, Вороной кивнул, и на его обычно озабоченном лице на мгновение мелькнула тень улыбки.

— Видишь? — тихо сказала Катя, подойдя к Льву. — Они тоже устали, как и мы. Я думаю, у большинства из них тоже есть семьи, и им также тяжело. Ты молодец что решил устроить это собрание, Лёва. Им тоже нужна эта передышка.

Лев кивнул. Он видел, как Крутов, все еще бледный, но уже на ногах, улыбался какой-то шутке Невзорова. Видел, как Миша, обняв за плечи Дашу, показывал ей что-то на сложной схеме, висевшей на стене. Видел, как Сашка, отложив свой планшет, танцевал со своей Варей под гармошку, и на его лице наконец-то не было напряжения снабженца, а была просто человеческая нежность.

Это и была его армия. Нестройная, уставшая, состоящая из ученых, врачей, инженеров, санитарок и рабочих. Но это была самая сильная армия, какую он только мог себе представить.

Глубокая ночь. Гулянье давно закончилось, все разошлись по квартирам и общежитиям. Лев сидел один в своем кабинете. Перед ним лежала карта снабжения с новыми, нанесенными карандашом маршрутами, отчет Баженова о стабильности полиглюкина, докладная Сашки о том, что вопрос с пергаментом «решается на самом высоком уровне».

Он пытался работать. Выводил цифры, строил планы. Но веки наливались свинцом, буквы в отчетах расплывались. Силы, державшие его последние недели на чистом адреналине и воле, окончательно покинули его. Голова сама упала на сложенные на столе руки.

И ему приснился сон.

Не кошмар. Не взрывы, не стоны раненых, не лицо Леши. Ему снилась абсолютная, оглушающая тишина. Он стоял посреди бескрайнего поля, засыпанного снегом. Ни ветра, ни деревьев, ни пения птиц, ни гула моторов. Только белое безмолвие до самого горизонта. И эта тишина была настолько непривычной, настолько чужой и пугающей после месяцев постоянного гула, тревог и криков, что его сердце сжалось от ужаса.

Он проснулся от собственного стона. Резко выпрямился, тяжело дыша. В ушах стоял звон. За окном была все та же черная декабрьская ночь. Лишь несколько окон «Ковчега» горели внизу — дежурные отделения, ОРИТ, лаборатории, где работа не прекращалась ни на секунду.

Он провел рукой по лицу, смахнул влагу с век. Потянулся к графину, налил воды в стакан. Рука дрожала.

Потом, собрав волю в кулак, он снова взял перо. Его война продолжалась.

Глава 10

Интерлюдия Алексей Морозов — Лешка. Окно

7 июля 1941 года, 10:47. Командный пункт ПВО, Белосток.

Капитан Игорь Семёнов, бывший командир батареи 76-мм зениток, а теперь начальник противовоздушной обороны Белостокского укрепрайона, прильнул к стереотрубе. Его мир состоял из расчерченного на сектора неба, зазубренных верхушек деревьев на горизонте и пронизывающего тишину гула вражеской авиации, доносившегося с запада. Не того привычного гула одиночных разведчиков. Это был ровный, нарастающий гул группы самолетов, что летели их убивать.

— «Кулон-один», «Кулон-два», доложите обстановку, — спокойным, будничным голосом передал он в ларингофон. «Кулоны» — двух постов визуального наблюдения, вынесенных на водонапорные башни моментально откликнулись.

В наушниках затрещал голос, сдавленный от напряжения:

— «Шкатулка», я «Кулон-один», вижу группу… Девять… десять силуэтов. Высота примерно три с половиной тысячи. Курс на Белосток. Похоже «Хейнкели-111». Западный сектор, повторяю западный сектор десять силуэтов.

— «Кулон-два», подтверждаю, вижу шесть… поправка семь «мессеров» выше них. Идут как прикрытие.

Семёнов мысленно отметил: 10 He-111, 7 Bf-109, рабочая группа, не армада, расчётливый удар. Они, видимо, решили, что пулемётчиков можно задавить бомбами с недосягаемой высоты, а «мессеры» потом пройдутся штурмовкой по уцелевшим. Стандартно и самоуверенно, обычная тактика, добить окруженцев.

— Всем постам, «Гроза-один». Цели заходят на западный сектор. Бомбардировщики — приоритет. Батареям «Орёл» и «Сокол» — ждать моего сигнала. Пулемётным расчётам — не выдавать себя, молчать. Я повторяю: не открывать огонь. Ваша цель истребители, если пойдут на снижение.

По всем телефонным линиям и радиочастотам пронеслась тихая, чёткая команда. Двести с лишним спаренных «Максимов», чьи стволы уже неделю держали немцев в страхе, затаились. Их расчёты, залегли в ячейках возле своих батарей… Гул перерос в рёв.

10:53. Первая тройка