"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

был засчитан» и оценен по достоинству, поскольку вскоре фон Шаунбург получил через Татьяну предупреждение из Москвы о том, что где-то – на германской стороне канала – произошла утечка весьма конфиденциальной информации. А уже в марте тридцать седьмого, после двух дополнительных сообщений «Паладина» и аккуратного «наброса» в английской прессе (не без Степиной помощи, но так, что сам он был как бы ни при чем), советская сторона выразила возмущение попыткой использовать «линию доверительной связи» для дискредитации высшего руководства РККА.

Разумеется, Гейдрих был взбешен. Естественно, он заподозрил в «утечке» Канариса и даже смог найти «в тесных рядах» гнусного предателя, которому довольно быстро и, разумеется, беспощадно отвернули голову. Однако его собственная «провокация», которую готовил, в тайне от Шаунбурга, «дружище» Шелленберг, провисла и вскоре перестала быть актуальной. Теперь о ней следовало как можно скорее забыть, и, извинившись перед контрагентами, открыть новую страницу отношений.

* * *

Все это походило на сон. Иногда странный, порой счастливый…

«Сон, – произнесла она мысленно. – Сновидение, роман, чужая жизнь…»

Деблин, Музиль, Стефан Цвейг или Томас Манн… Вильда отметила краем сознания, что не назвала ни одного истинно немецкого писателя, все – или иммигранты, или австрийцы, но задерживаться на этом не стала, увлеченная совсем другой мыслью. Ей по-настоящему нравился тот вычурный «сон», в который так неожиданно превратилась ее унылая прежде жизнь. Впрочем, «унылая», «бесцветная», «никакая» – это все определения, которые тогда ей и в голову не приходили. Даже ее сожаления, и те в ту пору были настолько слабыми, что едва затрагивали «холодное» – так она сама полагала, – «осеннее» сердце. А потом появилась Кайзерина, и с ней пришел «сон». Все начало стремительно меняться, да так быстро, так по-волшебному мгновенно, – словно в одной из сказок Гауфа, – дух захватывало, не оставляя времени ни на что, тем более на рационализацию впечатлений… Да и о чем бы ей стоило размышлять? Об оставленной в прошлом бессмыслице ее во всех смыслах правильного существования или о «неправильной» любви втроем? Но первое не вызывало у Вильды даже минутного сожаления, тем более не было у нее желания анализировать «канувшее в Лету». А второе перестало вдруг казаться неестественным или ненормальным, притом, что они с Бастом и Кейт вряд ли были первыми и уж точно не станут последними, кого накрыло волной любовного безумия.

«Безумие!» – сказала она про себя, представляя Rheinfall[253] в Шафхаузене, в сумерках, в преддверии наступающей грозы и в грозном очаровании рева низвергающейся со скал воды и вагнеровского «Полета Валькирий».

«Безумие, страсть, амок[254]…»

Такое уже случалось и под этими небесами, и под иными. Случалось, было, есть, будет… Но, не в этом дело. Суть в том, что сама Вильда перестала относиться к произошедшему с ней как к чему-то невероятному. И уж точно не считала все это зазорным. Вот это обстоятельство было без сомнения самым странным даже на фоне всех прочих изысков их коллективной «патологической» психологии. Впрочем, если уж речь зашла об изменениях…

– Куда мы едем? – спросила Вильда, но Баст лишь улыбнулся таинственно, повернувшись к ней вполоборота:

– Узнаешь! – пообещал он. – Увидишь!

А ей и не важно было на самом деле, куда и зачем. Едут и едут. Главное – она с ним, а он с ней. И спросила Вильда лишь затем, чтобы Баст ей улыбнулся. Просто улыбнулся, и все. А еще затем, что ей захотелось услышать его голос, а ехали они по дороге на Шпандау, и только что по левую руку от них осталось Ванзее. Баст свернул направо, и значит, они направлялись в лесной массив Бабельсберг и обязательно не просто в лес, а к воде, – на берег Хавеля – туда, где легче дышится даже в такую жару, как сегодня. И тут уж не нужна была ни дедукция мистера Холмса, ни наблюдательность и острый ум патера Брауна, чтобы догадаться, что именно находится в большой плетеной корзине, которую Баст «в тайне» от жены спрятал за спинками сидений[255].

«Будем прощаться…»

Ситуация была более чем прозрачна. Вдвоем, а не втроем, на лоне природы, где можно поговорить, не опасаясь чужих ушей. Сегодня, после вчера…

Вчера Баст почти весь день провел на Принц-Альбрехтштрассе. Чем он там был занят, Вильде, разумеется, не сказали. Хорошо хоть, что знала теперь, где и кем он служит. А подробности…

«Подробности в такого рода делах оглашению не подлежат».

Сформулировалось весьма гладко и очень по-чиновьичьи, так что Вильда даже усмехнулась про себя, но «улыбки» не вышло. Было грустно, и причиной тому – не само даже расставание, хотя теперь, после того, как все изменилось, разлука – разлука и есть. Ощущалось во всем этом и что-то еще помимо скорого отъезда Себастиана, что-то очень личное, даже сокровенное, что жило и болело в душе ее мужа, в той ее части, куда Вильде – увы – нет хода, но что она, чем дальше, тем лучше улавливала своими непрерывно «развивающимися» чувствами.

Странное ощущение. Иногда ей казалось, что это всего лишь хмель любви, заставляющий видеть и слышать то, чего нет. Но со временем Вильда поняла, что не ошибается. Возможно, все это существовало в Басте и раньше, но дистанция, которую он держал, не давала ей уловить тонкую эманацию скрытых в глубине его души чувств. Однако могло случиться и так, что это не она изменилась, а он, и у Вильды даже гипотеза имелась относительно причин случившейся с ее мужем перемены. Во всяком случае, еще недавно она полагала, что все дело в «уникальном жизненном опыте», выпавшем на долю Себастиана фон Шаунбурга, имея при этом в виду то, что философы вроде Ясперса, Шиллинга или Кьеркегора называют «пограничным состоянием».

«Перед лицом смерти… – вспомнился ей пример, приведенный одним из этих философов. – Или это у Ницше?»

Но как бы то ни было, теперь она была уже не настолько уверена в своей «теории», как несколько месяцев назад. Хотя, если откровенно, дело не в том, отчего так происходит, а в том, что на самом деле творится с Бастом, а с ним явно что-то было не ладно. И, хотя он успешно скрывал свои чувства от остальных, от нее – и, скорее всего, от Кайзерины, – Себастиан закрыться не мог. Женщины, тем более – влюбленные женщины, чрезвычайно чувствительны к некоторым нюансам. Так что хотел того Баст или нет, Вильда его глубоко запрятанную, странную и необъяснимую боль почувствовала. Что-то – как отголоски дальней грозы – прорывалось, несмотря на все барьеры и рогатки, что