Иные - Александра Яковлева

— Это что! — заорал командир, брызгая слюной. — Взятка?! Мне, советскому пограничнику, — немецкие марки?! Ты в каком мире живешь, морда буржуйская?

— В вашем, где все решают деньги? — Макс робко улыбнулся, вздохнул. — Ну, как хотите.

Его голос вдруг изменился, перешел в шепот, но звук будто запаздывал за губами. Ане показалось, что воздух в вагоне пошел мелкой рябью. В нем задрожали слова — тяжелые, словно они взаправду что-то весили. Слова проникали в самую голову и там оседали единственно верной истиной.

— Девушка хочет пойти со мной, — говорил Макс. — Ее нужно отпустить.

Командир разжал хватку. Он глядел на Макса как завороженный. Аня отступила, растирая запястье. Макс потянул ее за плечо и одним легким движением задвинул себе за спину. Их взгляды встретились.

— Иди в купе, — сказал Макс, и Аня, оглядываясь и шатаясь, побрела обратно.

Грохот состава заглушил остальное, но последнее, что увидела Аня, обернувшись уже у дверей, — как пограничники поднимают оружие и целятся друг в друга. Она вошла, хлопнула дверью, и странным образом хлопок повторило двойное эхо в коридоре. Выходить из купе больше не хотелось. Аня села на край обитого красным бархатом дивана и уставилась в окно. За окном темнело.

Макс вернулся спустя десять минут. Он принес чай, неловко держа в одной руке, той, что без перчатки, сразу два горячих стакана. Оглядел купе, точно впервые его увидел, и сказал:

— За что люблю советскую власть — у них все красное. Будете чай?

Аня подняла на него глаза: Макс выглядел так, будто и впрямь просто сходил за чаем.

— Я знаю, что я видела, — сказала Аня, убеждая скорее себя саму, чем его. Он склонил голову набок, словно наблюдал за интересным мотыльком. — Что именно вы с ними сделали?

— Всего лишь попросил быть повежливее. Если угодно, внушил мысль — как умею только я. — Макс поставил стаканы на стол и сел рядом. — Ох, горячо. Пейте, Аня, вы же мерзнете. Не обожгитесь только.

Аня поежилась: ей и правда было зябко. Она обхватила ладонями теплый мельхиор, покрутила стакан в руках.

— Обычно я стараюсь обходиться простыми человеческими методами, — продолжал Макс. Он потянулся к портфелю и убрал в него пачку денег, которая не пригодилась. — Но иногда эти методы не работают, поэтому приходится… В общем, вы сами все видели. Если бы вы не убежали… Впрочем, я вас не виню. Хотя, конечно, мой план с мертвой невестой мог бы и сработать.

Он улыбнулся, сглаживая этот упрек, но Аня все равно почувствовала себя ужасно. Она поднесла стакан к губам и сделала огромный глоток. Чай был очень горячий, он обжег ей все небо.

— Все-таки я виновата, простите, — проговорила она. — Почему-то люди вокруг меня всегда страдают. Это какое-то проклятие.

— Возможно, — кивнул Макс. — Или дар. Тут как посмотреть. Мне больше нравится считать наши с вами способности даром, потому что они могут не только разрушать. Например, как в случае с профессором Ильинским, которому я помог. Кстати… — Он вынул из портфеля стопку конвертов, протянул Ане. — Кажется, это ваше. Хотел отдать позже, но…

Аня выхватила у Макса письма, пересчитала — здесь были все восемь. Руки, живая и механическая, накрыли ее пальцы. Аня дернулась, и бумага под пальцами хрустнула.

— Вы можете мне доверять, — тихо сказал Макс, и Аня замерла. — Те люди. — Он кивнул на дверь купе. — Они просто люди. Обыкновенные, не такие, как мы с вами. Но вам… — Он мягко перевернул и сжал ее ладонь. — Вам я никогда не наврежу. Я сделаю все, чтобы вы снова почувствовали себя счастливой, Аня. Обещаю.

Поезд начал сбавлять ход, и Макс разжал руки. Он взглянул на массивные часы у себя на запястье, потом в окно.

— Скоро граница с Германией, — сказал он, — и пересадка. Но мы с вами дальше не поедем, потому что нас уже встречают. — Он снял пальто и протянул его Ане. — Наденьте, вечером прохладно. Ваши новые документы во внутреннем кармане. И, пожалуйста, — он сложил руки под подбородком, — прошу вас, Аня, доверьтесь мне на этот раз. Я все устрою.

Аня неловко просунула руки в рукава. Пальто было теплым, согретым Максом, и письма к Пекке удобно устроились в глубоком кармане. Макс оглядел Аню с головы до ног. Аня тоже посмотрела вниз, пошевелила босыми стопами.

— Подождите минутку, — сказал Макс и вышел из купе.

Вернулся он и впрямь очень быстро, неся за голенища пару мужских сапог.

— Только не спрашивайте, где я их взял, — попросил он, — просто обувайтесь.

Ухватившись за край стола, Аня просунула ногу сначала в один сапог, потом в другой. Сапоги болтались на ней и натирали голые пятки, пока она шла по вагону вслед за Максом. Одна из купейных дверей, прежде закрытых, была сдвинута. Внутри кто-то крепко спал прямо на незастеленном диване. Между сиденьями свисала нога. Проходя мимо, Аня заметила на хлопковом носке дырку, и потом, выбираясь из вагона, показывая немецкому пограничнику документы, болтаясь в чужих сапогах и в чужом пальто, всю дорогу к черному поджарому автомобилю, думала об этой дырке. Такую ерунду она могла бы с легкостью зашить. Жаль, это никому уже не поможет.

1. Добрый день (нем.).

2. Мое сердце (нем.) — обращение, аналогичное «Мой любимый», «Моя любимая», «Душа моя».

3. Уникат, единственный экземпляр (нем.).

1. Добрый день (нем.).

3. Уникат, единственный экземпляр (нем.).

2. Мое сердце (нем.) — обращение, аналогичное «Мой любимый», «Моя любимая», «Душа моя».

Борух

Ранним утром Эберхард погнал всех к реке, где заставил плавать брассом и кролем в уже по-осеннему холодной воде. Борясь с течением, Борух повторял по памяти весь путь: от ворот замка, через кладбище в лес, потом забрать правее, спуститься по тропе, мимо больших камней, а там уже и берег видно. Если получится уйти незамеченным и переплыть реку, он будет спасен. После такой утренней тренировки только дергающая боль в порезах от ножа Ансельма напоминала Боруху, что у него все еще есть тело.

Эберхард, цыкнув на секундомер, заставил Боруха отжаться двадцать раз, пообещав, что загонит его до белой крови. У немцев это значило, что с Боруха спустят