Театр стекла и теней - Энн Корлетт

– Те были по жребию, – сказал он. – А этот особенный.

– Билет как билет. – Эсме встала. – Не особеннее прочих.

Когда она ушла, Юджин повернулся к Джульетте.

– Спасибо, – сказал он, и застенчивая улыбка снова тронула его губы. – Я буду рад пойти с тобой.

* * *

– Сегодня будет людно. – По пути к «Дому дверей» Юджин обогнал неспешную стайку посетителей.

Джульетта кивнула, но слушала вполуха. Мысли крутились вокруг того, что она узнала в «Корабельных новостях».

– Я видела картинку, – сказала она. – Маленькая девочка на канате.

Она умолкла, нащупывая дорогу к вопросу, который хотела задать, а Юджин улыбнулся:

– Да, Девочка в Серебряных Туфлях. Она ходила по проволоке между крышами. Тут этой проволоки целая сеть. Редко когда увидишь детей Округа, но она была известна, хоть и недолго. А потом пропала – на сколько, на шестнадцать лет? – Он шагнул в сторону, когда впереди кто-то остановился посреди дороги, понизил голос: – Хорошо бы людям уроки давали – как эффективно передвигаться по Округу. – И опять заговорил громче: – Недавно у нас тут поменялись некоторые артисты. У Шоу есть циклы. Возникает ощущение, будто что-то готовится, и есть своего рода обратный отсчет на часах в «Доме дверей» и еще кое-где. Математический гений может вычислить кульминацию Шоу на основе только этих данных, но появляются и другие подсказки, становится яснее и когда, и что произойдет, – в смысле, какие сюжетные линии затронет. И тогда случится кульминация, большой спектакль, соберется большинство состава. Какие-то сюжеты закончатся или разовьются, актерский состав изменится, и все покатится дальше.

Он отвлекся, задумался о другом. Пока Джульетта прикидывала, как вернуть его к Девочке в Серебряных Туфлях, он искоса посмотрел на нее:

– Не расстраивайся из-за Эсме. Обычно она не такая. – Он помолчал. – Ну, не всегда такая. Она бывает милой. Мне кажется… – Румянец мелькнул над его воротничком, словно его легко краснеющая кожа откликнулась на какую-то невысказанную мысль. – Мне кажется, она немного ревнует.

– Ревнует? – Джульетта поневоле ощутила легкий укол удовольствия. – Почему?

– Не знаю, – сказал Юджин. – Просто… некоторые вещи для нее очень важны. Ей не нравится, когда еще кто-нибудь подходит к ним слишком близко. В каком-то смысле она, пожалуй, понимает Округ лучше многих из нас. Видимо, сцена у нее в крови. Она должна была войти в какую-то крупную балетную труппу, но получила травму и упустила свой шанс. В общем, ты не расстраивайся. – Он улыбнулся. – Ты нам всем нравишься.

Внутри разлилось тепло. Джульетта не припоминала, чтобы кто-нибудь раньше говорил ей такое. Даже в простодушные детские годы, когда все состояло из «ты мой лучший друг» или «я тебя больше не люблю». Однако удовольствие было пронизано нитью вины. Юджин ей нравился, но не в этом смысле. И она тут ненадолго. Может, влившись в Округ, она сможет восстановить баланс. Она представила, как Юджин, от возбуждения задыхаясь, рассказывает остальным в «Корабельных новостях», что сегодня его почему-то выбирали на все приватные показы до единого и что-нибудь еще, что-то новое, означающее, что он подошел ближе всех.

Да, подумала Джульетта, и снова накатила теплая волна. Именно так я и сделаю.

* * *

Очередь в «Дом дверей» была длиннее, чем в прошлый раз, и ползла медленнее. Шажок за шажком продвигаясь по переулку, Джульетта прикидывала, куда пойдет, оказавшись внутри. Решила, что найдет как можно больше локаций из петли Мадлен. Пройти там, где ходила ее мать, увидеть то, что видела она, – это как будто чуть-чуть ее узнать.

Когда они наконец вошли, запах, вкус и ощущение окутали Джульетту таким мгновенным узнаванием, что сомнений у нее не осталось: она вспоминает давние времена, когда здесь бывала, – может, мать несла ее на руках. Как и прежде, она при первой же возможности ускользнула от Юджина, не желая делиться моментом. Она запомнила, где начиналась петля Лунарии, но не нашла комнату, которая соответствовала бы описанию в «Корабельных новостях». Отыскала пару других мест, но не смогла ни за что зацепиться, в итоге оставила попытки и просто блуждала по локации в поисках каких-нибудь отсылок к Лунарии.

Все равно что искать иголку в пресловутом стоге сена, который состоит из вороха травы, веток и мертвых цветов, а иголка – не иголка вовсе, а неведомо что и, возможно, не существует. Театр был точно плотный, многослойный гобелен, и Джульетта впервые прочувствовала, до чего он древний. Открой комод, и найдешь бумаги, которым десятки лет, а может, и сотни. Открой альбом, и увидишь выцветшие рисунки на хрупких от старости листах. Некоторые документы почти невозможно прочитать, так незнакомо теснились буквы, так напыщен и архаичен язык. На некоторых страницах попадались ссылки на сюжеты, которые она видела сама, на других – просто списки имен и дат или бессвязные дневниковые записи.

В этих поисках ей встречались артисты – иногда она следовала за ними сцену-другую, а потом отвлекалась на что-нибудь еще. Шоу уже отчасти складывалось у нее в голове – помогало то, что она прочитала в «Корабельных новостях», – но подытожить было не так-то просто. Джульетта узнавала аллюзии на истории и мифы, и ощущение поиска, – кажется, большинство персонажей отчаянно охотились за чем-то и не могли найти – разливалось в общей атмосфере и просматривалось в деталях. Разные петли сплетались в сложный нарратив, прошитый несколькими главными нитями.

Во многих отдельных сюжетах была глубина, даже тьма, но временами мелькало и легкомыслие. Один раз Джульетта застала немолодого артиста с одним из зрителей за кучей коробок. При виде Джульетты оба пригнулись, слабея от хохота, и Джульетта пережила минуту внезапной зависти.

В другой раз она очутилась в реквизиторской комнате, где уже проходила дважды с группой следом за артистом. Теперь комната была пустая, длинная и узкая, вдоль стен свалены коробки и сундуки. В одном конце две широкие рамы смотрели друг на дружку через пятно прожектора на полу. Картины Джульетта смутно отметила и раньше, но не присматривалась – было слишком людно. Сейчас она подошла ближе, и сердце заухало. Ей явились два портрета Лунарии в полный рост – картины маслом в тяжелых рамах, висящие высоко, так что пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть безмятежное нарисованное лицо Мадлен.

Воображая мать, Джульетта всегда именно так на нее и смотрела – снизу вверх, думая, что нет никого красивее, никого важнее. Повинуясь инстинкту, позаимствованному из своего детства, она коснулась руки Мадлен, прижала пальцы к краске. Острая, болезненная тоска охватила ее – тоска по этой небывало реальной матери. Мадлен ходила