Эволюционер из трущоб. Том 16 - Антон Панарин

Гвардейцы Титовых тут же стали плести заклинания. Яркие вспышки сталкивались в воздухе, порождая разноцветные взрывы. Огонь против льда, молнии против камня, тьма против света. Однако среди гвардейцев Титовых были в основном аколиты, а среди Архаровцев — в основном магистры. Силы были не равны. Магов-Титовцев смяли за считанные секунды.

Твари, лишившиеся поддержки магов, в панике начали атаковать кого попало. Пропало подобие строя, никакой корординации, просто хаотичные, судорожные попытки убить хоть кого-то. Копья архаровцев пронзали убегающих монстров, мечи рубили им головы, а магия сжигала дотла. За считаные минуты поле боя превратилось в бойню, где горы трупов тварей смешались с телами павших гвардейцев Титовых.

Высокий мужчина в роскошном мундире с золотыми погонами подошёл к двум раненым пограничникам. Это был воевода Егор Егорыч, правая рука Михаила Констановича Архарова. Седой, но с огоньком в глазах и магией Ветра, кружащейся вокруг его тела.

— Жаркий вечерок выдался, да? — спросил он, склоняясь над дедом Филимоном и протягивая ему руку.

— Ага, думал, подохнем… — прохрипел старик, хватаясь за протянутую руку и с трудом поднимаясь на ноги. — Спасибо, что пришли. Ещё немного, и нас бы сожрали.

— Жаль, что мы не пришли раньше. Но лучше так, чем никак, — сказал Егорыч и жестом отдал приказ целителям, чтобы те начинали латать раны Филимона и Гришки.

Целители подбежали к раненым и начали накладывать на них исцеляющие заклинания и вливать в раны зелья регенерации. Боль начала утихать, кровотечение остановилось. Гришка смотрел на происходящее с недоверием, словно не мог поверить, что всё ещё жив.

— Вася… Сенька… Шило… Ваня… они все… — начал было Гришка, но голос его дрогнул, и по щекам покатились слёзы.

— Я знаю, сынок, — кивнул Егорыч, и его лицо помрачнело. — Мы похороним их с почестями. Они герои, защищавшие границу до последнего вздоха. Их имена будут высечены на мемориале павших. Однако есть и радостная весть. Столица пала. На трон взойдёт наш Император. Всё изменится.

Дед Филимон смотрел на поле боя, на груды трупов, на горящую заставу, на своих павших товарищей, тела которых так и не удалось спасти. Он сжал кулаки, его лицо исказилось одновременно от радости и горя.

— Значит, всё было не зря…

Егорыч положил руку на плечо старика и успокаивающе сжал его:

— Не зря. Но у нас ещё полно работы. Нам нужно остановить волну зараженных, а после орду нежити. Так что…

Закончить фразу Егорыч не успел. Глаза Филимона и Гришки закатились, они забились в судорогах и последнее, что они услышали, это крик Егорыча:

— Живо сюда менталиста! У нас два зараженных!

* * *

Холод. Пронзительный, всепоглощающий холод, который проникал в кости и выжигал все мысли кроме одной, «Я должен выжить». Тимофей Евстафьевич Барбоскин плыл вниз по течению Амура. Его тело крутило и швыряло, как тряпичную куклу, ледяная вода заливалась в рот и нос каждый раз, когда волна накрывала его с головой.

«Как же я здесь оказался?» — пронеслось в голове между приступами боли, которая разрывала всё тело. «Ах, да… Волна смела меня с ног, потащила по улице. Била об стены, ломала кости»…

Барбоскин попытался пошевелить правой рукой и тут же взвыл от боли, которая пронзила всё тело от кончиков пальцев до макушки. Рука была сломана, причём так, что кость торчала наружу, прорвав кожу и мышцы. Белый осколок выглядывал из кровоточащей раны и болтался в такт движениям воды.

— Сука… — простонал он сквозь стиснутые зубы, пытаясь одной левой рукой грести к берегу.

Но ноги… Ноги тоже были сломаны, обе, он чувствовал это по тому, как они просто волочились в воде, не слушаясь команд мозга. Острая боль простреливала от бёдер до ступней каждый раз, когда течение дёргало его тело.

«Открытый перелом правой руки, переломы обеих ног, возможно, сломаны рёбра — судя по тому, как больно дышать, контузия, переохлаждение… Хорошая комбинация для того, чтобы сдохнуть», — трезво оценил он своё состояние, продолжая одной рукой грести к берегу, который виднелся метрах в тридцати.

Барбоскин всегда отличался крепким здоровьем и силой воли. Двадцать лет службы в гвардии барона Богданова закалили его тело и дух. Он пережил десятки сражений с разломными тварями, был ранен бессчётное количество раз, терял товарищей, видел, как рушатся города и гибнут целые поселения, он даже выжил в плену. Всегда выживал. И сейчас тоже собирался выжить, чего бы это ни стоило.

Улыбнувшись через боль, он запел, хрипло, прерывисто, захлёбываясь водой и кровью:

— Ты неси меня, река… мать твою… за крутые берега… ах ты, сука… — прохрипел он, выплюнув очередную порцию ледяной воды.

Левая рука гребла, гребла, не переставая, несмотря на то, что мышцы горели от напряжения и начинали отказывать, пальцы одеревенели от холода и почти не слушались. Течение было сильным, пыталось унести его дальше вниз по реке, но Барбоскин упрямо работал рукой, меняя траекторию дрейфа градус за градусом в сторону берега.

— Ты неси меня, река… к чертям собачьим… где-то ждут меня друзья… если живы, конечно… — продолжил он песню, его голос становился всё слабее, но он продолжал грести. — И гитара, и костёр… всё просрали мы, майор… догорает мой огонь… а я всё плыву, плыву, сука, и эта сраная река не кончается!

Берег приближался мучительно медленно, каждый метр давался нечеловеческим усилием, кровь из раны на руке окрашивала воду вокруг в розоватый цвет, привлекая внимание чего-то, что двигалось в глубине реки. Барбоскин краем глаза заметил тёмную тень, скользнувшую под водой метрах в пяти от него, что-то большое и явно голодное.

«Только этого мне не хватало», — устало подумал он, удваивая усилия и пытаясь грести быстрее. «Разломная тварь в реке. Шикарно. Просто шикарно. Выжил ради того, чтобы меня сожрала какая-то водяная мразь».

Тень под водой двинулась ближе, Барбоскин почувствовал, как что-то задело его ногу, скользнуло по коже, оставляя царапины, и в следующий момент боль пронзила икру левой ноги, когда острые зубы вонзились в мышцы. Он заорал от боли и ярости, левой рукой нащупал нож на поясе, который чудом не потерялся, выдернул его из ножен и слепо полоснул под водой.

Лезвие наткнулось на что-то твёрдое и склизкое, прорезало плоть, из раны хлынула густая чёрная жидкость которая явно не была водой. Тварь дёрнулась и отпустила ногу, метнулась прочь, оставляя за собой след из чёрной крови, но Барбоскин знал, что она вернётся. Они всегда возвращаются, когда чуют кровь.

— Ну давай, фука! — заорал он в пустоту, запихнув лезвия ножа в зубы и продолжая грести. — Подплывай ефё!