Русь - Виталий Манческо

– Так что произошло-то у вас? -спросил Данила.

Надежда опустила голову вниз и тяжело вздохнула, как-бы сомневаясь стоит ли вываливать свои проблемы да грузить трудностями совсем уж постороннего человека. Однако когда она подняла глаза, то наткнулась на его непреклонный, полный доброты и понимания взгляд. Глаза его были похожи на глаза младенца, смотрящего на них с полотна картины словно с небес. Она было решилась на исповедь, но рука её сжалась в кулак и поднеся её ко рту, женщина тихо заплакала.

– Вы не переживайте, я вам только добра ведь желаю, а расскажете что сталось, может и помочь чем смогу…

– Доченька моя здесь работает, -всхлипнула женщина и вытерев слезы продолжила свой рассказ: -Уже пол года как здесь трудиться, школу бросила чтоб работать пойти… мне помогать. Она у меня умница такая, в школе на отлично училась, а бросила её… Да я бы ей никогда не позволила этого сделать, никогда. Бог видит, он все видит… Я ведь сама всю жизнь в школе учителем работала, я бы её никогда так поступить не дала, никогда… слышите меня, никогда. Бог-то видит это, он все видит… Только вот нужда заставила, её на работу-то выйти. А ей ведь всего семнадцать-то лет как недавно исполнилось, понимаете семнадцать – ребенок ещё совсем, -рассказывала она так же сбивчиво, запинаясь через каждое слово.

– Так что с ней стало-то? -перебил Данила.

Она хотела продолжить, но слова ей не дались и она вновь начала плакать. Тем временем, совсем незаметно, у стала предстала фигура юного официанта с полным подносом в руках. А спустя минуту, их стол был полностью заставлен аппетитными блюдами да напитками для согрева: две тарелки грибных щей с кусочками фальшивой говядины источали пары свежести, рядом стояла плетеная корзинка с ватрушками и кулебяками, пиала полная густой сметаны, большой чайник с чаем, две чайные чашки, блюдце с нарезанным корешком имбиря, рюмка текилы с долькой квашеного огурца да рюмка грушевого кальвадоса с леденцом бренда «Русь».

– Ну давайте поедим для начала, согреемся, а потом уж и расскажете все по порядку, коль на то желание будет, -улыбнулся Данила и взяв ложку преступил к тарелки со щами.

Сейчас же возражать угощениям Надежда не стала, а лишь кивнула головой в знак благодарности и преступила к еде. Каждая ложка буквально залетало ей в рот, иногда полностью она не вмещалась и тогда остатки еды выпадали обратно в тарелку иль падали рядом, на стол. С этим самозабвением она быстро расправилась с тарелкой щей, толстой кулебякой и приступила к ватрушкам. Данила методично пережевывал каждый кусок, совсем не поспевая за женщиной и только душевно улыбался, рьяному аппетиту, своей новой знакомой. Когда он проглотил последнюю ложку, Надежда уже доедала последнюю, причитающеюся ей ватрушку.

– Спасибо большое, спасибо, -понурив голову, как бы стесняясь, пролепетала Надежда, однако в голосе её уже не было былой дрожи, лишь некое чувство стыда за сытные угощения.

Данила разлил чай по чашкам, она сделала короткий глоток и взбодрившись ещё более, начала заново свою исповедь:

– Я же раньше в школе трудилась – уму-разуму детишек учила и дочурку воспитывала. А потом так вышло, что и второго Бог дал… вот только мужа моего этот факт не обрадовал… ушел он от нас. Записку только оставил, мол: «Не такой жизни я желал, не мое это все… удачи!» Да я и недолго по сему поводу горевала, а как же тут горевать-то, когда второго ждешь. Люди добрые, соседи да родственники дальние, помогли нам и родила я, а через пол года уже и на работу вышла. Мальчуган родился, Алеша нарекла его. Сначала тяжело было, а потом как-то втянулась я, стало все на рельсы свои. Зажили в общем пуще прежнего, втроем: Сонечка, Алешенька да я. Алешка непоседой рос, вечно шалости творил, с самого детства, а Сонечка наоборот все помогала мне, Алешку помогала воспитывать, училась хорошо да работать рвалась… -тяжело вздохнула Надежда, после аккуратно, двумя пальчиками, взяла рюмку кальвадоса, сделала небольшой глоток, поставила её на место и запила глотком чая. -А потом так вышло… случилось так, что заболел Алешенька… тяжело заболел. Сосед наш доктор был, так он помочь пытался, вылечить хотел Алешеньку, говорил не тяжело это… Да только все зря – умер Алешенька, забрал его Боженька к себе, а соседа нашего…

– Подождите, -перебил Данила. -Ваши соседи Бронштейны… врача Давид Леонтьевич звали?!

– Да, -с застывшим на лице изумлением ответила Надежда. -Давид Леонтьевич его звали.

И Данила, с жаром внутри, бросился пересказывать сегодняшнюю встречу со своим школьным другом. Рассказывал он все в мельчайших деталях, начиная с самого раннего детства, с тех моментов когда ещё они жили в одном подъезде с семейством Бронштейнов и каждое слово его было пропитано теплотой воспоминаний, словно машина времени вернула его в беззаботное детство. Когда же он закончил изливать свою ностальгию, то новая знакомая была ему уже как родная сестра. Да и настроение Надежды заметно приподнялось после такого стечения обстоятельств и искренней, похожей на исповедь, истории Данилы. В конце его речи они подняли по рюмке спиртного и выпили: «За неожиданный поворот событий».

– Надя, так где же дочка-то пропала твоя? -закусив огурцом спросил Данила.

В один момент она вновь погрустнела, пожала плечами и тихо понурила голову в пол.

– Не знаю, -спустя пол минуты, не поднимая головы, ответила Надя.

– Она трудиться здесь? -спросил Данила.

Надежда подняла голову, смахнула с лица прядь волос и сглотнув застрявший ком в горле продолжила свой рассказ:

– Вскоре как Алешеньку схоронили, меня со школы уволили. Большое сокращение предметов произошло и литература оказалась не в угоду нашему Княжеству… выбросили её из списка, необходимого для жизни. Оставили её лишь в частных лицеях, там где дети боярские учатся, а простому человеку мол: «Не в надобность книги читать, нет в них пользы для общества!» Многие предметы тогда сняли с программы, под запрет почти половина попала: география, иностранные языки, физика, химия, музыку и этику упразднили, да мою специальность литературу. Оставили лишь биологию, математику, физкультуру, труд, письменности учить продолжили и общественно-полезными делами заниматься… В общем, много людей осталось тогда за бортом и я среди них оказалась. Да слава богу, соседка моя, Бронштейн Анна Львовна к этому моменту завучем стала и должностью своей помогла мне с работой-то, а она мне ой как нужна была. Софье же в университет поступать надо было, несколько лет отучиться и поступать… А для этого ведь деньги нужны и деньги не малые, да признаться и кушать за что-то надо было. В общем любой работе тогда рада была, а здесь Анечка выручила со своим предложением: устроила меня уборщицей, в этой же школе. Поначалу работа смущала меня, коллеги бывшие косо смотрели да ребятишки дразнились, но деньги нужны были и работала. Другой работы не было и поделать с этим ничего не могла я. Потом узнала, что и Сонечку мою дразнят, мол мать уборщица у неё… Бывает придет домой, а лица на ней нет, общаться не хочет и запрется в комнате до конца дня, а другой раз так вообще заплаканная явилась: «За что они так, за что мама?» -и слезы ручьем льются. В окружении жестоких людей оказались, а раньше ведь они все друзьями были. Да и Анна Львовна на людях перестала здороваться, как возле дома видимся, то нормально общаемся, а в школе пройдет и лицо отворачивает. К другим уборщикам нормально относились, а вот ко мне с пренебрежением каким-то, даже физрук что вечно заигрывал, стал теперь меня сторониться. Однако в жизни как бывает, сейчас полоса черная, а за ней непременно белая наступит. У нас правда череда неудач да горестей затянулась, но впереди непременно настанет светлая жизнь… Это я