Воронцов. Перезагрузка - Ник Тарасов

— Но тут ты прав, — кивнул Степан, почёсывая затылок. — Помню, как ещё дед рассказывал: боярин-то тутошний, ох и лютый был! Чуть что не так — сразу за плётку, только успевай голову вжимать, чтоб не попало. А этот… диковинный какой-то.

Степан ещё раз оглядел меня с головы до ног, будто впервые видел, потом отложил косу, вытер пот с лица широкой ладонью и решительно кивнул, будто я ему не уборку с работой предлагал, а поход на ярмарку с медовухой и пряниками.

— Ладно, Митяй, убедил. Только смотри, чтоб потом не пожалел. Если барин вернётся и недоволен будет — первого с тебя спросит.

— Не будет недоволен, — заверил я его. — Наоборот, обрадуется.

— Ой, иди уже на подворье, скоро приду, — махнул рукой Степан и принялся складывать инструменты.

И правда, буквально через полчаса на барском дворе собралось человек восемь. Трое мужиков — был Степан, Фёдор и вот этот хмурый, который Прокоп. Последний вечно ворчал на всё подряд, но руки у него росли откуда надо, и любое дело спорилось.

А ещё было пять женщин. Аксинья, мелкая, дочка старосты. Пелагея, что жила у самого края деревни, тётка Марфа — старуха хитрая, но в хозяйстве знающая каждую мелочь. А ещё две какие-то молодые. Позже представились — Настя и Дуняша. Они вечно хихикали, как на посиделках, да поглядывали на меня постоянно, перешёптываясь между собой. То ли над моими распоряжениями смеялись, то ли ещё что — понять было трудно.

Я оглядел эту ораву, собравшуюся во дворе, и подумал: 'Ну что ж, Митяй, теперь главное — не сплошать.

Степан подошёл ближе и спросил вполголоса:

— Ну что, малой, с чего начинать будем? Или ты думал, что само собой всё сделается?

Я глубоко вдохнул и выпрямился:

— Да что ж ты с меня то спрашиваешь, будто я барин. Меня ж только на хозяйстве оставили. Вот и попросил вас о помощи.

Они все засмеялись, но закивали, мол не зазнался малой. В итоге, поговорив с мужиками мы решили, что нужно заняться двором в первую очередь. Сарай вон, покосившийся, стоял словно пьяный мужик после праздника — того и гляди, завалится набок. Степан с Фёдором взялись его поправлять, засучив рукава. Тут же нашли, где доски подгнили — сырость сделала своё дело, превратив крепкую некогда древесину в труху, а какие треснули от времени и непогоды. Степан, мужик дельный и опытный, сразу прикинул объём работы:

— Да тут половину менять придётся, — проворчал он, ощупывая балки. — Хорошо хоть основа крепкая ещё.

Прокоп же, кряхтя и ворча на старые кости, принялся за забор. Тот совсем развалился — колья повыпадали, жерди поломались, а кое-где и вовсе одни пеньки торчали из земли. Я решил ему помочь, потому что был неплох в этом деле — в детстве у деда научился.

Сходили мы с ним до подлеска возле Уваровки — там росла знатная лоза, гибкая и прочная, словно специально для плетения создана. Нарезали её с запасом, благо росла густо. Прокоп, хоть и старик, а в лесу чувствовал себя как рыба в воде — сразу показал, какие прутья брать, какие оставить.

— Вот эта хороша, — говорил он, сгибая ветку в кольцо, — а эта ломкая, только время зря потеряем.

Вместе с Прокопом мы начали плести новую ограду. На удивление, получалось очень быстро — каждый прут был на своём месте, переплетение плотное и крепкое. Прокоп то и дело одобрительно кряхтел:

— Ай да, Митяй! Руки-то у тебя золотые, не то что у нынешней молодёжи.

В доме же Фёдор с топором наперевес начал чинить мебель. Стол там шатался, как пьяный мужик в Масленицу, да лавка всё время скрипела противно, как телега на ухабах. Каждый раз, когда кто-то садился, раздавался такой скрежет, что зубы сводило.

— Эх, мебель-то совсем никудышная, — бормотал Фёдор, переворачивая стол вверх ножками и осматривая его со всех сторон. — Но ничего, управимся!

Про печь не забыли — это дело важное, без неё зимой пропадём. Прокоп, когда увидел, что у меня хорошо получается с забором, оставил меня его доделывать, а сам, ворча на свою старость, занялся печкой. Выгреб золу — её там скопилось видимо-невидимо, где-то нашёл метлу на длинной палке. Трубу прочистил тщательно, выбив оттуда целые залежи сажи.

Женщины все ворчали хором, как курицы:

— Мы только убираться начали, а ты тут затеял! Теперь всё в саже!

Но ворчали без злости — понимали, что дело нужное. Прокоп тем временем, глиной замазал в печи трещины, чтобы и жар держала как следует, и чтобы через щели дым не убегал, да в избе не собирался. Работал аккуратно, со знанием дела — видно было, что не первый раз печи чинит.

Я метался между всеми, как заяц на пожаре — то Степану помочь, доску поровнее выбрать. То за лозой опять с Прокопом ходили в подлесок — материала требовалось много, а выбирать надо было тщательно, чтоб потом не переделывать и чтоб Прокоп лишний раз не ворчал.

А в доме бабы развернулись, как на ярмарке в торговый день! Аксинья, хоть и мелкая, но закатила рукава по локти и полы мыла, орудуя ветошью так, будто с нечистью сражалась. Вода в лохани быстро становилась чёрной от грязи, но девка не сдавалась — меняла воду и скребла дальше.

— Господи, — причитала она, — да как же тут жили-то? Грязи столько, что хоть лопатой греби!

— Да никто тут два десятка лет и не жил вовсе, — ответил ей Прокоп.

Пелагея с Марфой — те перестирали всё, что нашли в доме: рубахи барские да те, что были в избе до того, как мы приехали. Те хоть и были драные, но всё равно годились после стирки. Простыни, что были похоже больше на паруса рыбацкого судна — дырявые и серые от времени, — тоже пошли в дело.

Старые рушники, которые затёрты были до дыр и походили больше на решето, женщины заменили на чистые, с красивой вышивкой — видать, из своих запасов притащили, не поскупились для нового барина.

День был жаркий, но с лёгким ветерком, что шевелил листву и приносил прохладу. Для сушки стирки — самое то! Бабы развесили бельё уже на новом заборе, который мы с Прокопом большую часть сплели буквально только что. Простыни аж хлопали на ветру, как флаги какого-то победного