Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

Она поднялась по лестнице, одной рукой опираясь на перила, а другой… Другую я не видел, она закрывала полусогнутую правую руку собой. Она ушла не обернувшись. Я заметил, что навстречу ей вышла мать. Они чуть постояли друг напротив друга и обнялись.

Я закрыл дверь.

Прости, девочка, я сделал для тебя и твоих родителей всё, что смог.

— В Итальянский Дворец. — крикнул я кучеру, — трогай, Ларс, трогай!

Страница перевёрнута. Дома ждёт Катя и куча дел. Сегодня Ломоносов добрался до открытия азота. Надо лично присутствовать. Чтобы он на радостях мне дворец не спалил.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ДОМ ПОСЛАННИКА БЕСТУЖЕВА. 23 августа 1743 года.

Анна со вчерашнего вечера не находила себе места. Дочь умчалась, как только закончилось время «домашнего ареста».Точнее вечером следующего дня после казни. Сутки она отходила после лицезрения палачей. То еще зрелище, в её положении.

Вытянутые суставы ещё крутило. К дождю наверно. Впрочем, он на этих болотах каждый день. Потому она и присела у окна в прихожей и чуть его приоткрыла. Рядом Фонтанка и свежий ветер навивал спокойствие. Тщетно. Она ждала уже часа два. Сердце, в унисон костям, предательски ныло.

Но, вот и карета Цесаревича.

Дочка вылетела из неё как птица, но, стала замедлять шаг, взбираясь по ступеням.

Анна Гавриловна тоже поторопилась к двери.

Настя подняла глаза на последней ступеньке.

Встала. Остановилась. Будто хотела оборотиться.

Бестужева тревожно и вопросительно смотрела на дочь.

Та подняла глаза застывшими в их уголках слезинками.

Анна приподняла голову.

Настя едва прошептал, слегка поводив своей головкой из стороны в сторону:

— Он не заметил.

Всхлип.

Вздох.

Новый молчаливый вопрос поднятием головы.

Качание головы в ответ.

Выдох.

Мать едва развела руки для объятий.

К её груди тут же беззвучно плача прижалась дочь.

— Поплачь, поплачь девочка, — ободрила её Анна, мягко притянув у талии к себе, — ты всё, всё правильно сделала.

— Потому что иначе бы раньше успел Лесток, — бессвязно прошептала старые оправдания Настя.

— Да, и это тоже, — ответила графиня Бестужева, и, прижимая к себе, повела дочку в дом.

Часть вторая

Битва за будущее.

Глава 7. Невесты Цесаревича

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. ГОСПОДСКАЯ ПОЧЕВАЛЬНЯ. 1 сентября 1743 года.

Сегодня в России, да и Швеции с Англией календарно началась осень. Неделя прошла как графиня Ягужинская к отчиму в деревню уехала. Но куча дел и Катя не оставляли мне времени о ней вспоминать. Может когда и встретимся. На балу. Или в одной постели. На ночь. Фавориткой и женой моей ей не быть, а остальное… как знать. Времена нынче куртуазные, да они всегда такие.

Катерина Платоновна у меня умница, и по дому поспевает, и меня ублажить, и опыты химические на бумагу у Ломоносова записать. Красивым почерком. Спросил откуда он у неё такой красивый? Гувернантку-то я ей нанял в прошлом месяце. Крепостной! Гувернантку! (Ахринеть, честно говоря). Но та решительно не знает, чему её учить. Прямо как со мной год назад у Штелина было. Но, Катя не попаданка. Я проверял. С пристрастием. Так что пришлось расспросить её внимательнее.

— Так бабушка у меня грамотная была, она деда всех своих потомков и зятьёв научила, — разъяснила моя.

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Может не о том я спрашивал раньше? Надо было именно бабкой интересоваться?

— Епифаньевская бабушка? — уточняю, а то вдруг снова в молоко.

— Она, Анна Алексеевна, — подтверждает Катя, — её на селе Епифанихой звали.

Да. Примечательное имя и отчество, не крестьянское. И внучка её Екатерина. Но, это может ни о чем и не говорить.

— Умная у тебя бабушка была, — произношу, вставая.

Катя кивает и тоже начинает собираться. Опыты в «Химлаборатории» сегодня. Без Кати никак. Цильх будет у зятя ассистентом. Да на подхват младший Нартов придет. Зачастил он к нам что-то. Но, он в отца — ему наука интересна.

— И что же, бабушка вас углями писать по псалтырю учила? Или по печке? — спрашиваю, заправляя рубаху.

— Ххха-ха-ха… — заливается смехом Катя, — по учебникам, конечно.

— По каким? — поворачиваюсь к ней и удивляясь.

— Да по «Арифметике» Магницкого, «Букварю» Полоцкого, — начинает перечислять дворовая девица, — ещё «Притчи Эзопа» Копиевского, да «Юности честное Зерцало были».

Я впадаю в ступор. Это же целое состояние. В крестьянском доме!

Катя, глядя на меня смеётся. Считывает по моим глазам следящий вопрос и отвечает.

— «Букварь» бабушкин был, откуда не сказывала, — походя, натягивая подвязку на чулок говорит искусительница, — а остальные книги, как Меньшикова сослали, бабушка с отцом моим из усадьбы и забрали, пока из Дворцовой канцелярии не пришли, а то бы они за полгода сгнили или соседи бы в печах пожгли, духовные наш поп забрал, а эти никому нужны и не были.

Стою. Обтекаю.

— А что же ты раньше не сказывала?

— Так ты ж барин о том не спрашивал, — удивляется Катя, — а меня родители без спроса говорить не учили, да и в «Зерцале» то для девиц предписано.

Ф-ф. Девица.

Вот же старый пень! Головой Катиной удивлялся, а сам ниже смотрел. Может и нет за ней никакого родовитого предка? Просто грамотная правнучка епифаньевского дьячка. Но, нет, не стал бы так Ушаков про неё спрашивать и не присматривалась к ней Елисавета Петровна. Чья-то в ней голубая кровь есть! Если не пурпурная.

Стук в дверь. Фокусирую взгляд на Кате. Она собрана даже в переднике уже. Да и мне только в тапки попасть.

— Входи!

Анучин. Вошел. Вытянулся. Молчит.

— Что стал как штырь? — понукаю его, — говори, что надо.

Он ведёт глаза на Катю.

Девочка она у меня понятливая.

— Барин, так я пойду с полдником потороплю, — находит способ не нарушать нашего с сержантом конфидента, — а то перехватку утрешнюю Вы барин проспали.

Егоза. Я значит. Проспал. Один… Вдруг.

Киваю ей. Уходит. Слышу по каблукам, как она честно удаляется в сторону кухни.

Смотрю прямо в глаза Анучину.

— Ваше Императорское Высочество, — докладывает он по Уставу, — вам письмо.

Протягивает конверт я беру. Считываю адрес. Сердце начинает колотится.

— От Матушки-Императрица доставили утром, — уже по-свойски сообщает Иван, — велено как проснётесь сразу передать.

Угу. Будто