Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

— Иди уже, Петруша, не трону я твою подружку, не трону, — делово, но по-свойски говорит тётка.

Я киваю.

С трудом мне удаётся повернуться и обратно пошагать.

Если тётка возгневается, то и сам я могу получить. Но, то не страшно. Снова посижу во дворце, да опыты поделаю. А вот Настя и мать её могут и головы лишиться. А я обещал защитить. Но чем больше-то им теперь поможешь?

Да, трудно носить Корону, но как же трудно следующим в очереди за ней стоять! Тётка сие знает. Был бы я у неё не единственный наследник — жил бы сейчас в Швеции сыто и спокойно. А тут, без дураков, много есть желающих мою шею на гвардейском шарфике поднять.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. КАМЕРНАЯ СТОЛОВАЯ.14 июля 1743 года.

Тётка с Настей гуляли часа полтора. Фаворитка моя (или уже подружка?) пришла усталая и зарёванная, но спокойная. Императрица запретила пока нам говорить.

Молча начали обед с тётушкой, а тут Бестужевы приехали. Велено им было ждать. Настю из фрейлинской не выпустили. Видно, было как напряжена Императрица. После первого она встала, велела мне продолжить обед, а гостей в Малую Гостиную проводить, да прислать писаря да двух слабо понимающих арапов с ятаганами. Мино меня пронесли скипетр и малую Корону. Видно, Матушка намерено суд да расправу чинить.

Во дворце всё замерло. Но, ора или ли плача я не слышал. Дверь зарылась и минуты через три вышел ошалелый Бестужев с рындой. Я видел в открытую дверь как он, разминая пальцы стоял у окна в коридоре, и черный служка был на карауле рядом с ним. Видно, что ошеломлён Михаил Петрович. Не с таким опасением он сюда ехал. А, глядишь ты.

Меня Бестужев не заметил. Чуть позже вывели его супругу. Он было дёрнулся. Но, рында его остановил и их развели в разные комнаты.

Интересно наблюдать за всем этим почти с самой верхушки власти. Совершенно другой объем и ракурс. Это вам не по-гардемарински меж двух столиц на пешкарусе колесить.

От Матушки вышел Ушаков с писарем. Я и не заметил, как он входил или даже приехал. Впрочем, во Дворце дверей много…

Кивнул мне учтиво и ушел в сторону, куда увели Бестужева. Настало видно время и отчиму Насти заговорить.

Матушка вышла уставшая, но спокойная. Интересно зачем она в коридор дверь открытой оставляла? Проверить меня или научить?

Вошла в столовую прямо в Короне. Скипетр служке на подушечку отдала. Руки под кувшином омыла, рушником их и лоб отёрла. Мои рекомендации соблюдает. Простая она всё же баба. Хоть и царственная.

Села на своё место. Подали кулебяку. С чем не понял. Не лезла в горло.

— Что, Петруша, постишься? — сказала, словно кость бросила.

— Наелся я матушка, пока Вас не было, — отвечаю уклончиво.

— Ну раз поел, то слушай, что буду говорить.

Она прожевала кусок, запила вином. Барыня!

— Что Настю привел молодец, — начала тётка, — я тебя боле не подозреваю.

— Меня? — я и не понял, как вырвалось.

— Тебя! Соколик, тебя! — настойчиво сказала тётка, — сама Цесаревной была и знаю, что даже без желания будешь высшей власти искать.

Я замотал головой показывая, что не про меня это.

— Мотай, мотай, — усмехнулась тётка, — на парик, пока усы не выросли.

Она снова приложилась к вину. Я тоже хлебнул. А то что-то в горле пересохло.

— Настю я сама к тебе приставила, да и за ней, кроме того, что раньше не сказала, другой вины нет, — продолжила Императрица, — молода она, а мать её дура, в дружбу верит, да за мужа решила стоять.

Похоже Настя верная бы жена была — в свою матушку.

— Мишку Бестужева сейчас допросят, да и брата я его вызвала, — с какой-то тяжестью сказала Елисавета, — нужны они мне, не хочу их сейчас терять.

Вошел камер-лакей.

— Государыня, там вице-канцлер Бестужев прибыли.

— Пусть ждёт, — ответила Императрица.

Лакей вышел.

Может не время, но развязать узел надо. Решаюсь.

— Матушка, Брауншвейгские — угроза твоему царствованию, пора бы вопрос решать.

— И что ты предлагаешь? — упершись в меня глазами спросила тётка.

— Ты — Царица. Я бы не хотел брать грех на душу, — начал я.

— Мне предлагаешь детей умертвлять? — почти зашипела тётка.

— Нет, Матушка, — твёрдо говорю, не отводя глаз, — предлагаю по-умному, может тебе муж твой сказывал?

Тётка опешила. Но, ненадолго.

— К себе что ли принять? — недовольно спросила Императрица.

— Держи друзей близко, а врагов ещё ближе, — выдерживая её взгляд говорю я, — а Иоанна достаточно прилюдно похоронить, тогда можно как сироту куда и определять…

— Я подумаю, — отрубила тётка, — а ты подумай, племянничек, под кого будут крутить тогда все заговоры!

— Под меня? — я искренне удивляюсь этой мысли.

— Ну, не под твою Катю же! — разводит руками тётка.

При чём тут Катя? Чья же она дочь? Петра? Не дедова, кузена. А, что, по возрасту подходит.

Но, я бы родню-то узнал! Хотя…

— Слово и дело Государево! — кричит кто-то из-за двери.

— Во, твой, как ты говоришь, «коллега» архиятор прибыл! — усмехнулась Елисавета Петровна.

Я тоже узнал голос Лестока. Похоже я опередил его буквально на пол дня.

— Это ты Иван Иванович? — кричит Императрица.

— Я, Государыня! — отвечают из-за двери.

— Входи! — командует Она, — а Бестужев, пускай ждёт!

Меня тётушка оставили. Похоже снова придется мне дворцовую науку на букли парика наматывать. Пригодится. Мне, конечно, сто лет. Но, это другой век. И мне в нём ещё долго, надеюсь, жить.

* * *

Глава 6

Бабий заговор

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. САД. 30 июля 1743 года.

Позади больше двух недель бурных событий. Успокоились ли страсти? Даже не знаю, что и сказать. И да, и нет. Какое-то неопределённое подвешенное состояние. Ясно, что так, как было, уже не будет никогда.

Прекрасный луг. Прекрасный сад. Птички поют. Солнышко светит. Идиллия.

В плетённых садовых креслах сидят Настя и Ушаков и о чём-то беседуют. Возможно, о погоде. Только вот графиня Ягужинская слишком бледна для простой светской беседы. Да и наличие рядом писаря-протоколиста