Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

Екатерина довольно свободно распоряжается выделенными мной на хозяйство деньгами. Я туда стараюсь не влезать. В конце концов, во главе служб всего дворца стоит человек, которого поставила сюда Матушка. А мой походный Двор — шесть человек. Восемь, если жену Ломоносова с братом считать.

Впрочем, Итальянский дворец всё больше становится каким-то филиалом или обособленным подразделением Санкт-Петербургской Академии Наук. И далеко не все появлением этого филиала в этой Академии довольны. Деньги и слава идут мимо кассы. Какой немец это стерпит? Но, я, в понимании шумахеров с винсгеймов, тоже немец. Да ещё и кронпринц. Дворец это мой и «филиал» Академии мой. Так что, по донесениям, академики о сём сильно не вякают. Знают: открыв рот лишний раз, можно попасть под закон «Об оскорблении Величества». Тут уж как повернуть дознание. Особенно на фоне дела лопухинского.

Суд будет на днях. Приговор ждут жестоким. Но, Матушка у нас богобоязненна и не будет лишние зверства чинить. Так что жду перед казнью заговорщиц и их подельников помилования. Неполного. Надеюсь только, что языки рвать не будут и плётками женщин бить. А мужиков? Так здесь в армии и офицеров по Уставу могут отстегать. Нам не рожать. Потому терпеть положено. Как приду к власти надо будет эти зверства прекратить. Расстрела и карцера для прочистки мозгов довольно. А толпу я и без казней я найду чем повеселить.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. БОЛЬШАЯ ПЕРШПЕКТИВНАЯ УЛИЦА. 23 августа 1743 года.

От самого моего дворца мы с Настей ехали молча. Всё было сказано. Всё было кончено.

Позавчера состоялась публичная казнь очередных заговорщиков. Ну не то, чтобы казнь… Матушка Императрица снова явила всем свою милость. Той же Лопухиной за её трёп даже язык не вырывали, а лишь одну ноздрю порвали, да плетей дали. Степана Васильевича лишили всего, секли и вырвали обе ноздри. Сына же Ивана тоже секли и резали ему язык. Выслали Лопухиных всех на пожизненную. Якутск. Или в Селенгинск, кажется. Я не вникал. А матери Анастасии даже кнутов не досталось. «Прошла свидетелем». Но, на дыбе ей, всё же, пришлось повисеть. Ушаков попросил Матушку за беременную Софию фон Лилиенфельд. Императрица было вскинулось, что там дел наворотила, а теперь животом прикрывается, но, глядя на мои и Ушакова глаза, остыла. «Жеребую, не трогать!» — так тогда Матушка решила, — «а как родит — сечь!». Еле потом экзекуцию на полгода после родов отсрочить упросил.

Дочерям Лопухиной незамужним досталась ссылка по дальним мызам. Офицеров разжаловали, лишали состояния и тоже ссылали в Сибирь или отправляли рядовыми на флот или в полк. По-вегетариански в общем. Но, Настю с непривычки тогда чуть не стошнило. Стояла она с семьёй поодаль, я всего не видел. Матушка её ко мне, пока шел сам Суд, не пускала. А вчера смилостивилась. Наверно. Не думаю, что Настя стала бы, сбегая ко мне, Её злить.

Повернули на Большую Першпективную. В моё время она уже звалась Невским проспектом. А вот мост, у которого снимают дом Михаил и Анна Бестужевы, он сейчас зовется Невским, а не Аничковым. Я, признаюсь, путался по первости. Хорошо, что можно было сослаться что я из Киля и не успел ещё всё тут уяснить. Елисавета Петровна этим моим оговоркам смеялась. Сдала за эти полтора месяца тётка. Снова не спит по ночам. И жрёт. Нервы. Ладно хоть продолжает руки мыть. Меня не слушает. Лесток вокруг неё как комар вьётся, всё норовит кровь спустить. Как поуспокоится всё надо будет гнать этого «вампира». Он на французском пансионе, и слышал я что матушке и о свадьбе моей шепчет. За кого ратует пока не знаю. Но, то, что против бестужевской протеже Марии Саксонской и Польской, знаю точно. Сильная была кандидатура. Так что и заговор этот «Бабский» случился для меня удачно. Бестужевы ослаблены и им своих протеже в мою койку больше не протащить.

Настя тоже думает о чем-то своём. Платочком рот прикрывает. В другую строну смотрит. Вчера была страсть. Животная почти. А потом ночь рыданий, отчаяния и истерик. Мне пришлось ей даже успокоительных капель дать. Такое ощущение что Настя порывалась, но не находила что и как мне сказать. Нет, говорила она много. Но, всё был какой-то то восторженный, то обиженный, то затравленный лепет. Ничего полезного кроме того, что она меня любит и что понимает, что мы прощаемся, да обвинений ею собственной матери мне не удалось узнать. Да и это всё пустое. Я сделал для Насти даже больше, чем ей обещал и мог. Меня вот здоровье тётки сейчас больше заботит.

Сегодня граф Михаил Петрович Бестужев-Рюмин с женой и падчерицами убывают в родовое поместье Луговец под Вологдой. В ссылку. Двенадцатилетний Настин брат Сергей остается на пансионе в Рыцарской Академии (так здесь пока величают Сухопутный кадетский корпус). Вчера Настя просила меня за братом приглядеть. Брат отчима вице-канцлер Алексей Петрович Бестужев, итак, не одобрял брак старшего брата, а в ходе следствия вообще от семьи отстранился.В начале августа ещё умер отец этих двух надутых дипломатических индюков. Петр Михайлович Бестужев Рюмин сам два года как вернулся Луговца, тоже из ссылки. Теперь же туда с семейством, а значит и с Настей, едет и его сын. Императрица не уточнила насколько.

Елисавета Петровна Бестужевых ценит, но смягчив всем приговоры она Михаила Петровича не могла не наказать. Пусть Анна Гавриловна даже под пытками его непричастность подтвердила. Оттого и опала. Вместе с женой и её дочерьми. Прочь из Петербурга и чтоб глаза Императрицы их всех не видели. Во всяком случае — пока. Изменится ли что-нибудь? Я не знаю. Думаю, что если да, то не скоро.

Так что Насте со статусом фаворитки Государя-Наследника пришлось попрощаться. И, явно, окончательно. Императрица не допустит этой связи. Дочь дуры-заговорщицы не может быть рядом с Цесаревичем. Поэтому ночью Настя так рыдала и даже проклинала мать. Да, маман сломала Насте всю жизнь.

Даже в полутьме кареты видны были круги вокруг её глаз.

Мы остановились, и Настя как-то судорожно втянула воздух и сказала:

— Вот и всё. Петя, не выходи из кареты. Не провожай нас. Я не хочу. Мне и так больно.

Анастасия порывисто обняла меня и поцеловала в губы.

— Я люблю тебя…

И спешно выскочила из кареты,