Амурская соната Чёрного Дракона - Алексей Ветров

прозрачным слоем, начали шевелиться тени. Они двигались быстро, словно стаи змей. Вдруг одна из них вырвалась наверх, обившись вокруг ноги Лизы. Девушка вскрикнула, но Улун, не раздумывая, взмахнул мечом. Лезвие вспыхнуло серебряным, рассекло водяную хватку, и тень с визгом ушла обратно в глубину.

– Это стражи реки, – коротко пояснил он. – Их нельзя победить насмерть, но можно заставить отпустить.

Они почти бежали теперь, поднимаясь по широкой лестнице, ведущей к высокой арке. Но стоило им сделать шаг под свод, как сверху сорвался поток воды, ударивший в пол. Из него выросла фигура в тяжёлых доспехах, полностью состоящая из живой реки. Лицо было скрыто шлемом с оскаленными пастями драконов, а в руках она держала копьё, кончик которого дрожал, как струя.

– Охранник трона, – тихо сказал Улун. – Один из последних.

Водяная фигура двинулась вперёд, и с каждым шагом камни пола темнели от влаги. Марина чувствовала, как холод ползёт вверх по ногам, будто вода хочет проникнуть в кости.

Улун шагнул навстречу и принял первый удар копья на меч. Металл звенел, как струна, а при каждом столкновении вокруг разлетались капли, превращавшиеся в крошечные рыбок, исчезающие в воздухе. Лиза тянула Марину к трону, но Дворец, словно поняв их намерение, начал сужать пространство – стены двигались, приближаясь, как створки раковины.

– Бегите! – крикнул Улун, отражая очередной удар.

Марина и Лиза метнулись вперёд, лавируя между струями воды, которые хлестали сверху, как кнуты. Они миновали зал с колоннами, на которых извивались резные драконы, и оказались в длинном проходе, где стены были прозрачными и за ними текла река. Вода за стеклом двигалась с бешеной скоростью, и Марине казалось, что если стекло треснет, их смоет за секунду.

В конце прохода они увидели тронный зал. Но когда они шагнули внутрь, пол под ними начал уходить вниз, превращаясь в воронку. Из центра воронки поднималась фигура – не из воды, а из тёмного ила, с глазами, сияющими янтарём.

– Это он, – прошептала Лиза. – Сам Дворец.

Марина поняла, что если они задержатся хоть на миг, их просто поглотит. Но в следующую секунду за их спинами прогремел удар – Улун прорвался, оттолкнул иллюзорные стены и вырвался в зал. Его меч горел холодным светом.

– К трону! – приказал он. – И не оглядывайтесь!

Они рванули вперёд, чувствуя, как каждый шаг даётся тяжелее, а воздух вокруг густеет, словно их окутывают мокрые сети. Водяной Дворец сражался не только формами, но и самой памятью: Марина снова услышала голоса – теперь это была Лиза в детстве, зовущая её играть в саду, и мать, поющая колыбельную. Но все эти образы были ложью, сладкой приманкой.

Впереди уже был трон – обсидиановый, высокий, как скала, с узорами в виде переплетённых рек и драконов. За ним мерцала стеклянная стена, а за стеклом – чёрная река, текущая вспять.

И тогда Дворец ударил всем, что у него было: с потолка рухнули водяные колонны, из пола поднялись стражи, а воздух заполнили резкие порывы ветра, пахнущие сырой тиной.

Марина поняла – или они коснутся трона сейчас, или никогда.

Глава 17. Прикосновение к трону

Трон был ближе, чем когда-либо, и в то же время – дальше всего, что Марина могла представить. Обсидиановая громада, высеченная, казалось, не руками, а самой рекой, поднималась над полом, словно вершина горы, вынырнувшей из глубины водяных бездн. Его гладкая поверхность переливалась в свете, который не исходил ни от ламп, ни от факелов – он рождался внутри самого камня, из черноты, как свет, пробивающийся сквозь толщу глубокой воды.

Марина ощущала его притяжение – не глазами, а кожей, каждой клеткой. От трона исходило чувство древности, такой старой, что её нельзя было измерить годами. В этом троне было нечто, что знало все течения Амура и его китайского имени – Хэйлунцзян, реки Чёрного Дракона, – с того момента, как первые люди пришли к его берегам.

– Не спеши, – тихо сказал Улун, его рука мягко коснулась её локтя. – Ты должна быть готова.

– У нас нет времени, – возразила Марина, глядя на то, как стены зала начинают сжиматься, а вода по ним поднимается всё выше. – Если мы задержимся, Дворец просто нас поглотит.

В этот момент из тёмных углов зала начали выползать новые стражи. Они были не из воды и не из камня, а из зеркальной ртути, отражавшей их троих в бесконечных искривлённых образах. В каждом отражении Марина видела себя другой: старой, молодой, с чужими глазами, с лицом Лизы, с лицом, которое, как она знала, не принадлежало ей вовсе.

– Они не дадут нам подойти, – сказала Лиза, и в её голосе не было страха – только усталость. – Мама, если нужно, я…

– Нет, – резко ответила Марина. – Я это сделаю.

Она сделала шаг вперёд, и холод, исходящий от трона, пробрался в кости. Пол под ногами стал вязким, как ил у берега, а из щелей между плитами вытянулись тонкие струйки воды, обвивая её щиколотки. Марина почувствовала, как они тянут вниз, в глубину, туда, где под толщей воды спят древние течения.

– Не сопротивляйся слишком резко, – голос Улуна стал ниже, почти глухим. – Он испытывает тебя.

Вдруг пространство вокруг изменилось. Зала не стало – она стояла на берегу Амура в золотых сумерках. Лиза бежала к воде, смеясь, а рядом стояла её мать – та, что была ещё живой, с мягким взглядом и запахом жасмина в волосах.

– Вернись домой, Марина, – сказала мать. – Здесь тебе нечего искать.

В груди что-то болезненно сжалось, но Марина почувствовала: этот голос – не настоящий. Он был слишком ровным, слишком правильным. Она сделала ещё шаг к трону. Иллюзия дрогнула, и вместо матери перед ней стояла высокая фигура в тёмном шёлковом халате, расшитом драконами. Лицо было скрыто тенью, но глаза… глаза сияли, как янтарь, и в них отражалась река.

– Ты хочешь соединиться с ним, – произнёс он на языке, который Марина не знала, но понимала. – Но это соединение изменит тебя навсегда.

– Если это поможет вернуть Лизу, я согласна, – ответила она.

Ветер – или дыхание – прошёл по залу, и фигура исчезла. Теперь между ней и троном не было ни стражей, ни воды. Лишь тишина, плотная, как ночь.

Марина подошла и протянула руку.

Её пальцы коснулись обсидиана.

Мир разорвался.

Сначала пришёл звук – низкий, как гул тысячелетнего льда, трескающегося в весенней оттепели. Потом – свет, но не солнечный и не лунный: это был свет глубины, тот, что рождается