Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин

перед самой нашей посадкой увезли в направлении Пальмиры под охраной бронетехники и сопровождающих Ми-24 нашей эскадрильи. А ещё вместе с ними направили и два топливозаправщика.

Сразу после посадки меня и Кешу встретил Батыров. Он тоже был в полном обмундировании и готов к вылету.

— Саныч, я сейчас рейс сделаю, а ты с Петровым давай на Ми-28 в Пальмиру. Площадка будет в районе «треугольника», — объяснил Димон, когда я вышел из вертолёта.

— Как я понял, концерт не для нас с тобой, — сказал я, расписываясь в журнале и благодаря Карима и техников за подготовку вертолёта.

— Ну, он и так не для нас планировался. Сам понимаешь, что мы лишь обслуга, — ответил мне Димон.

Не то чтобы я хотел услышать симфонический оркестр, но его бы хотели послушать мои подчинённые. И уж точно никто из них не может быть обслугой.

Кеша пошёл в сторону вертолёта, а я остановился рядом с Димоном.

— Я тебе поражаюсь, Сергеевич. Ты себя обслугой считаешь? Мало ты умирал или рисковал в Афгане и Сирии?

— Да брось, ты всё понял.

— Не-а. Не понял. Все мои свободные лётчики и техники сейчас полетят в Пальмиру. Вход же бесплатный, правильно?

Батыров кивнул и подозвал зама по инженерно-авиационной службе к себе. Всех на концерт не вывезешь, но хоть кому-то повезёт.

Через час мы с Кешей выполнили посадку на площадке в районе Пальмирского треугольника дорог. Отсюда было не так уж и далеко до амфитеатра, но пешком мы добраться туда уже не успеем. А ведь у нас через полтора часа вылет на облёт района.

— Сан Саныч, а зачем нам столько вертолётов в воздухе? Целое звено держать, — продолжал возмущаться Кеша, когда мы вылезли из кабин и отошли к палатке, где прятались от солнца техники.

— Кеша, ты сегодня разговорчивый как не в себя. Ты в госпитале ни с кем не разговаривал?

— Да там только…

И понеслось опять. Ворчливый и вечно недовольный стал мой близкий товарищ. Стареет, наверное.

На горизонте появились три микроавтобуса РАФ разных цветов, следовавших в нашем направлении. Судя по всему, они ехали от амфитеатра. Первая машина остановилась недалеко от палатки техников.

— Ребята, у меня поручение от главного дирижёра, взять на концерт всех свободных. С вашим генералом согласовано, — объяснил водитель.

— У нас вылет скоро. Сейчас я с вами техников свободных отправлю…

— Вы тоже садитесь. Если нужно, мы вас привезём во время концерта, — сказал водитель.

Мы переглянулись с Кешей и решили ехать. Хачатряна и Ибрагимова тоже не забыли.

Приехав к месту концерта, я первым вышел из микроавтобуса. Шлемы решено было оставить в машине. В амфитеатре уже начал собираться народ, который привозили на автобусах в сопровождении военных.

— Пошли внутрь, — потянул я за собой Кешу.

Войдя внутрь, я слегка застыл рядом со ступенями трибун.

Солнце било прямо сверху, и камни амфитеатра раскалились так, что от них шёл горячий воздух. И это несмотря на не самое тёплое время года.

Среди древних колонн рассаживался оркестр. Скрипачи уже трогали струны, медные духовые глухо ворчали. Всё это звучало неуверенно, кусками и обрывками, но постепенно в раскалённой тишине пустыни складывалась музыка.

— Репетируют, — тихо сказал Кеша.

Похоже, что он начал проникаться культурой и музыкой.

Я стоял чуть в стороне, опершись на каменную колонну с узорами.

Первое, что бросалось в глаза — глиняные чаши, из которых выбивались небольшие языки пламени. Они были поставлены на специально сделанных для этого выступах, вдоль сцены с колоннами. Видимо, так подчеркнули преемственность традиций античного театра, где чашами с огнём освещалась сцена.

Смотрели на эту странную картину: военные вокруг театра и бронетехника. Где-то неподалёку был слышен гул вертолётов. И посреди всего этого вдруг музыканты и их уютное ворчание инструментов.

— Тут и Асад-младший, — кивнул Кеша в сторону трибун.

И действительно, рядом с Чагаевым и другими военными сидел Басиль Асад в военной форме и солнцезащитных очках. Мест с каждой минутой становилось всё меньше.

— С минуты на минуту начнётся грандиозное событие. Концерт в освобождённой Пальмире, как символ мира и добра. А ещё реквием по погибшим в этой страшной войне, — услышал я знакомый женский голос рядом с трибуной.

Напротив объектива камеры стояла девушка-репортёр, записывая начало репортажа.

У девушки стройная фигура. Волосы для объёмности состриженные слоями, прикрывали лоб и шею. А сама причёска с боковым пробором налево. Крупные серьги и яркий маникюр на ногтях. Ну а одежда подстать военным — пустынный камуфляж сирийской армии, а на ногах светлые берцы.

Не удивлён, что на такой репортаж назначили Анну Краснову.

На ступенях сидели не только наши бойцы, но и сирийские солдаты в пыльной форме, с автоматами, которые не выпускали из рук. Чуть дальше, ближе к верхним ярусам, среди военных разместились жители Пальмиры: женщины в накидках, старики с усталыми лицами, и дети, прижимающиеся к матерям. У многих в руках были маленькие портреты в рамках — фотографии погибших сирийских солдат.

— Смотри, Саныч. Это ж наши, — шепнул Кеша, указав на траурные фотографии в руках девочек.

На них были запечатлены погибшие Тобольский, его лётчик-оператор и Максут Заварзин. Очень сильный и благородный поступок сирийцев.

— Товарищи, а вы почему не проходите? — подошёл к нам высокий человек в льняном костюме, с аккуратно уложенными назад седыми волосами.

В руках он держал тонкую дирижёрскую палочку. Сначала он окинул меня взглядом с уважительной осторожностью, потом чуть наклонил голову.

— Вы лётчики? — спросил он негромко.

— Да, так и есть, — ответил я, поправляя очки «авиаторы».

Похоже, перед нами тот самый дирижёр. Заслуженный и авторитетный Юрий Теримов.

— Очень непривычно для меня… репетировать здесь. Под стенами, которые пережили две тысячи лет. Мы везли сюда музыку, а вы — службу. Я понимаю, как это нелегко.

Я немного помолчал, глядя на сцену, где трубы зазвучали чище, а скрипки стали расходиться мягкими, тревожными нотами.

— Служба тут разная. Каждый день может быть последним. Люди гибнут, — сказал Кеша.

Иннокентий продолжил монолог, но дирижёр слушал внимательно, и ни разу не отвёл взгляда.

— Я вас уважаю. Всех военных и служивых. Мы лишь музыканты, умеем только соединять звуки в музыку. Но если это может дать хоть каплю сил здесь, значит, мы всё сделали правильно. Как говорится, война приходящая, а музыка вечна? — улыбнулся Теримов, процитировав Леонида Быкова из легендарного