Мой Тёмный Амур - Алексей Вячеславович Гришин

посоветовала выяснить, что мне нравится. И хоть она не знала, в какой я опасности, у меня мелькает мысль, что в ее совете имелся смысл. Наверное, я чокнутая на всю голову, но… похоже, именно опасность меня и будоражит. Иначе почему я настолько теряю волю, стоит Валентину оказаться в моем личном пространстве?

Он всем телом притискивает меня к буфету, и я издаю сдавленный стон.

– Раз уж тебе недолго осталось, скрашу твои последние дни, – заявляет он и внезапно касается языком моего уха. – Будешь послушной?

– Ни за что, – выдыхаю я.

Он негромко смеется и тянет меня к столу.

Глава 9. Подарок

Во второй раз у нас получается гораздо лучше.

Валентин сажает меня на край стола, и я обхватываю его бока коленями. Осознав, что до сих пор в джинсах и кедах, я порываюсь отстраниться, чтобы сбросить с себя одежду, но он ловит мою лодыжку, садится на стул и неспешно развязывает шнурки. Затем он медленно и аккуратно стаскивает с меня обувь, а потом, не вставая, тянется, чтобы расстегнуть джинсы. Я позволяю ему. Сижу, упираясь ладонями в стол, и с нескрываемым удовольствием слежу за его действиями сверху вниз.

– Знал, что тебе понравится, – негромко замечает он.

Я слегка приподнимаю бедра, чтобы он мог снять с меня джинсы. Валентин резким движением отбрасывает их на пол и крепко прижимается губами к моему колену. Я, подрагивая, закрываю глаза. Сердцебиение ускоряется. Валентин стремительно скользит поцелуями вверх по моей ноге, а после задирает блузку и принимается целовать бедра и живот.

«Просто будь собой», – посоветовала нимфа, и я внезапно решаю последовать ее совету. Надежды на спасение не предвидится, так, может, хоть минут на двадцать забыть об этом?

– Мне нравится, – тихо говорю я, потому что мне хочется это сказать.

Я ожидаю реплики вроде «мне все равно, нравится тебе или нет», но Валентин издает тихий рычащий звук, встает, притискивает меня к себе за бедра и страстно целует. Я закидываю руки ему на плечи, сминая в кулаках ткань халата.

– Если ты поцелуешь меня и будешь в этот момент чувствовать больше, чем я… – выдыхаю я, – ты умрешь?

– И не надейся, дорогая, – издевательски-ласково хмыкает Валентин и вдруг с силой кусает мое плечо. Я со стоном откидываю голову назад, подставляя шею. Он кусает и ее тоже. – У меня нет сердца, давай проясним это раз и навсегда.

– Физически или… – он проводит ногтями по моим бокам, и я зажмуриваюсь, – метафорически?

– Второе. Я никого не люблю и… – Валентин проводит языком между моих ключиц, вызывая во мне дрожь, – тебя тоже не полюблю. Свобода мне дороже. Могу целовать тебя сколько хочу. Мне ничего не будет.

Словно в доказательство своих слов, он кладет ладони мне на щеки и целует. Я ощущаю себя проигравшей. Но все равно позволяю ему делать с собой то, что он захочет. Это бессилие почему-то заставляет каждый нерв в моем теле чувствовать все острее. Я обреченно тяну халат Валентина вниз, и тот падает. Под ним он, конечно, совершенно голый.

Я ложусь на спину и закидываю руки за голову. Как подношение Афродите, богине любви и влечения, во имя которой убивали во все времена. Смотрю на Валентина снизу вверх, показывая, что сдаюсь. Он шумно выдыхает и за бедра подтягивает к себе. Я вижу, что он хочет этого. Возможно, даже больше, чем я. И на секунду во мне снова поднимает голову надежда, что я сумею покорить Валентина, побороть и заставить отдать мою жизнь. Потом он прижимается сильнее, и я со стоном выгибаюсь, пытаясь ухватиться за стол у себя за головой. Пальцы скользят. Ему нравится подчинять меня. Я дрожу, но не сопротивляюсь. Мне хочется прочувствовать все полностью.

Валентин держит мои бедра так, что я не могу пошевелиться. Это такое неестественное для меня, почти мучительное ощущение, но я с ужасом осознаю, что моя грудь покрывается мурашками. Все тело наэлектризовано, мышцы напряжены, ноги дрожат. Валентин принимается расстегивать мне блузку, но пуговицы мелкие, и он просто разрывает ткань. Я давлюсь вдохом и сжимаю коленями его бедра. Валентин резко накрывает меня всем телом, припадая губами к моей шее. Накрывает грудь ладонями и сжимает.

Мои волосы разметались по столу, я со стоном хватаюсь за плечи Валентина, не в силах приподняться даже на сантиметр. По телу прокатываются искры удовольствия, а боль притупляется. Я и не представляла, что способна испытывать нечто подобное.

– Я в твоей власти, – шепчу я, и Валентин всем телом вздрагивает от возбуждения. О да, ему очень нравится покорность. – Еще. Мне нравится. Делай все, что захочешь.

Я скрещиваю лодыжки на его пояснице и впиваюсь ногтями в плечи. Все мысли уносит волной горячего, неправильного, непрошеного удовольствия. Мышцы сводит отчаянным спазмом, я всхлипываю, задыхаясь от наслаждения. В голове такой туман, что я не понимаю, в какой момент Валентин замедлился, а потом замер совсем, накрывая меня собой. На несколько секунд мы замираем. Все это просто обязано быть неприятным: скользко, потно, грязно, но я испытываю удовлетворение и спокойствие. Мне хочется быть ленивой и нежной. Я провожу ладонями по плечам Валентина. Надеюсь, на них не останется следов моих ногтей.

Хотя нет, наоборот. Надеюсь, что останутся.

* * *

На этот раз я иду в ванную первая, прихватив с собой одежду. Мне нужно немного побыть одной, разобраться в своих чувствах. Впрочем, даже горячая вода не помогает мне понять, что за морок накрывает меня, когда мы с Валентином начинаем эти игры. Блузку я кое-как заправляю в джинсы так, чтобы не бросалось в глаза, что она порвана.

Когда я возвращаюсь, Валентин уже в халате и пьет коньяк. Он делает это, потому что хочет добавить еще одно удовольствие к приятному утру или чтобы было чем занять руки, пока ждет меня? Во всяком случае, он продолжает крутить в руках стакан, пока я шнурую кеды. Так определенно легче – изображать, будто мы оба так заняты, что у нас нет ни секунды на разговор о происходящем. Я мучаю шнурки дольше, чем нужно, а Валентин цедит коньяк.

Как ни странно, первым нарушает молчание именно он.

– Не понимаю тебя. Ты вроде не выглядишь глупой. Чего ты хочешь добиться? Все еще надеешься, что тебя можно спасти? Позволь разочаровать тебя, Лира.

Я встаю, наконец-то оставив шнурки в покое. Для того, кто изображает полное равнодушие и усталость от жизни, Валентин