Бастард Александра. Том 2 - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Моему телу сейчас семнадцать лет, и для своего возраста я выгляжу крепким развитым парнем. Высоким, с накачанной мускулатурой и волевым выражением лица. Последнее, хвала небесам, досталось мне в наследство, а от себя могу добавить к этому набору большой жизненный опыт, умение руководить людьми да общие знания, что ещё хранятся в моей памяти.

Невысокая оценка моей персоны македонскими ветеранами ожидаема, и опыт прожитых лет подсказывает мне, что во многом эти бородатые ветераны правы — могу не потянуть! Психологически, этически, морально и ещё бог знает как! Тяжкий груз полнейшего расхождения моих устоявшихся принципов с тем, с чем приходится сталкиваться каждый проведённый здесь день, давит подспудной ношей.

Вот сейчас я еду вдоль строя, смотрю на лица людей, а передо мной уже вновь вырастает этически неподъёмная проблема.

Все эти воины, что стоят передо мной, — преступники! По всем законам: по человеческим и божьим! Они предали своего командира, подняли на него руку, нарушили клятву, данную богам! За это наказание только одно — смертная казнь! И это решение должен принять я!

«Хотел быть царём! — саркастически издеваюсь над самим собой. — Так хлебай дерьмо полной ложкой! Царь — это не только мягкие перины и паштет из соловьиных языков, царь — это судья и прокурор в одном лице! Тяжела шапка Мономаха!»

Мой взгляд цепляется за бородатые хмурые лица, и я осознаю, что проблема не одна, а целых две. Во-первых, приговорить к смерти две тысячи человек — не муху прихлопнуть; а во-вторых, чтобы это была казнь, а не бойня, приговорённые ветераны должны принять от меня наказание и посчитать его справедливым!

Чтобы аргираспидам было легче смириться с неизбежным исходом, вся площадь уже окружена моими воинами. Как и задумывалось, они подтянулись, пока ветераны радовались спасению имущества и глазели на разборки с Антигеном и Тевтамом. Так что к моменту, когда затих вой трубы, на главной и самой широкой дороге лагеря уже выстроилась тетрархия катафрактов, а все другие улочки перекрыли плотные шеренги моих наёмников.

Огромные кони в белых попонах, закрытые шлемы гоплитов и опущенные для атаки копья сейчас убедительно показывают: мы растопчем любого, кто воспротивится царской власти! Я очень надеюсь, что до стычки дело не дойдет, но у моих воинов уже есть приказ в случае неповиновения похоронить любую попытку ветеранов пробиться к своим щитам и копьям.

Сигнал трубы застал аргираспидов врасплох, и они, повинуясь многолетней выучке, выстроились к смотру как были, в одних туниках и хитонах. У большинства при себе лишь ножны с коротким пехотным мечом, а это не самое грозное оружие аргираспидов. В первую очередь они славятся непревзойденным владением щитом и копьём.

Перед глазами плывут лица суровых воинов, и я вдруг осознаю, что их подспудное сомнение «не потянет» в данной ситуации приобретает двойной смысл.

«Не хватит духу на казнь или не хватит авторитета, чтобы командовать этими ветеранами? — с мрачной иронией задаю я себе вопрос, и ответ приходит сам собой. — Одно вытекает из другого! Спущу одно вопиющее преступление — и авторитета уже не завоевать никогда! Смогу совершить правосудие — и тогда уже никто не упрекнет меня юным возрастом!»

Под жестким давлением логики и обстоятельств защита моей воспитанной духом гуманизма натуры начала давать сбои. Я чувствую это уже по тому, что мой взгляд непроизвольно начинает искать подходящую кандидатуру для психологического воздействия.

Мне надо, чтобы стоящие передо мной воины приняли мое право судить и добровольно согласились с вынесенным приговором. Убедить человека пойти на смерть, даже если он в полной мере осознает свою вину, — дело почти безнадежное! Понимание этого заставляет меня не торопиться.

Я уже проехал почти половину строя. В воздухе практически осязаемо висит тяжелая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь храпом Аттилы и цоканьем его копыт. Это накалившееся до предела напряжение вдруг обрывается выкриком откуда-то из задних рядов:

— Так что, где наше добро и остальные жены⁈

Вижу, что этот вопрос волнует ветеранов сейчас больше всего, и повышаю голос так, чтобы меня слышали все:

— Ваши жены в безопасности, а деньги и прочее добро — в полной сохранности!

Гул радостного одобрения встречает мои слова, но я тут же порчу им прилив оптимизма.

— Но прежде чем вы получите обратно жен и детей своих, нам с вами надо решить один очень важный вопрос!

В этот момент я вижу того, кого искал. Это воин с седой шевелюрой и грустным пониманием в глазах. Два серебряных браслета на его правой руке говорят мне, что это как минимум синтагматарх (командир синтагмы — отряда в 256 воинов).

«По-нашему, капитан и командир роты! — мысленно оцениваю звание воина. — Значит, знает, что такое ответственность, не понаслышке, да и по глазам видно, что степень вины своей и товарищей осознает и стыдится».

Спрыгиваю с коня и неспеша подхожу к седому воину.

— Как зовут? — спрашиваю, глядя ему прямо в глаза.

— Аттал! — произносит он, буравя меня исподлобья.

Не отводя взгляда, проявляю искренний интерес.

— Давно ли тянешь солдатскую лямку, Аттал?

— Начинал простым фалангитом еще у отца покойного царя Александра.

Уголки его губ дрогнули ностальгической улыбкой, и тогда я вворачиваю вопрос, от которого он болезненно морщится.

— Как поступил бы мой дед Филипп, если бы вы при нем устроили подобное непотребство? — Чтобы не было недопонимания, обвожу взглядом освобожденного Эвмена и оставшихся в живых его ближайших телохранителей. — Что сделал бы он с вами за то, что вы собирались выдать своего полководца врагу⁈

Ветеран ведет вслед за мной взглядом, но на вопрос не отвечает, и я продолжаю давить, повышая и повышая надрыв.

— А мой отец, царь Александр, как бы он поступил с вами за подобное клятвоотступничество и предательство?

С каждым словом я все накаляю градус, упирая на немыслимость содеянного ими преступления.

Понурив голову, воин молчит, и я дожимаю.

— Ну, а сам ты что думаешь? Чего вы достойны?

Уперев глаза в землю, ветеран не в силах произнести вслух то, с чем уже смирился в мыслях. Я это вижу, но мне нужен его прямой ответ, и я захожу с другой стороны.

Вскинув руку к небу, я призываю в свидетели богов.

— Посмотри на меня, Аттал! — перехожу почти на крик и обвожу гневным взглядом весь строй. — Посмотри и ответь мне честно, ведь сейчас на тебя смотрит не только я! На тебя смотрит повелитель богов и громовержец Зевс, смотрит