Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

– Я, к сожалению, не могу остаться.

– Понимаю! Приятно познакомиться, – сказала Ангел, не подозревая, что брови ее предали. Как и все на свете не подозревали, что брови их сразу же выдают. Брови Ангела сказали ясно как день: «Серьезно?»

Ноне это показалось несправедливым. Корона, очевидно, была достаточно хороша для Камиллы.

– Нона, можешь минутку подержать Лапшу? Мне нужно забрать камертоны, а она будет выть, потому что ненавидит этот звук.

Когда она передала поводок Ноне и ушла, последний раз взглянув на Корону, Нона присела, чтобы дать Лапше облизать ладонь, и укоризненно сказала:

– Если Камилла узнает, что ты это сказала, она придет в ярость.

– Ну, наверное, поэтому я это и сказала, – с искренним раскаянием призналась Корона, – по моей душе пробегают волны зла, и я это знаю. Но это не такая уж вредная ложь, Нона. Тебе не кажется, что я повысила статус Кэм? Что я оказала ей услугу?

Нона задумалась.

– Камилла не нуждается в этом. Ты могла бы поднять мой статус, сказав, что ты моя подруга. Все бы поверили, потому что мы обе очень привлекательны.

Корона рассмеялась своим очаровательным хриплым смехом.

– И вот ты опять напоминаешь кого-то совершенно другого.

Затем она снова присела на корточки, но вместо того, чтобы чесать Лапшу, она осторожно приложила большой палец к подбородку Ноны. Она улыбалась, но так, будто Нона сказала ей что-то грустное, и глаза у нее больше не блестели. Они не стали такими жесткими, как там, на обочине, но затуманились.

– Милая, я знаю, кто ты, даже если они отказываются это увидеть, – мягко сказала она, – все, что я могу сказать, дорогая, – это то, что я завидую тебе больше, чем кому-либо во всей Вселенной.

15

Заложив эту мину, Корона отказалась задержаться и поговорить, так что Нона осталась сидеть на корточках, слишком удивленная, чтобы бежать за ней. В любом случае Ноне не пришлось долго страдать из-за того, что она опоздала на работу и никто из ее друзей не увидел Корону: Чести видел ее со своего места у окна, и Нона достаточно обрадовалась, когда Утророжденный и Чести принялись обмениваться подзатыльниками, решая, кто спросит Нону, сколько Короне лет и чьи имена она должна непременно упомянуть в будущем. Табаско тоже подошла погладить Лапшу и сказала:

– Хорошо. Ты здесь. Не хочу, чтобы ты погибла.

Для Табаско это была довольно долгая речь. Нона вспомнила, что сказала Пирра о Табаско, и осторожно на нее посмотрела. Читать ее было не так легко, как читать Пирру. Табаско постоянно стояла так, будто отключилась от собственной головы. Ее тело и разум, казалось, активно игнорировали друг друга. И из-за ожогов иногда она застывала так, что пугала малышей и обманывала чувства Ноны. Сейчас Табаско выглядела так, будто очень плохо спала, но она никогда не выглядела так, будто спала хорошо. У глаз были морщинки, как будто она сильно прищурилась от яркого света или дыма.

– Ты бы разозлилась, если бы я умерла? – спросила Нона.

– Да, – просто ответила Табаско, – ты в моей команде.

Это обрадовало Нону, но затем глубоко встревожило.

– Табаско, – робко сказала она, – я не хочу, чтобы ты грустила или злилась, если со мной что-нибудь случится. Обещай не грустить – мне не нравится, когда у тебя грустное лицо.

Ресницы Табаско дрогнули от удивления. Но тут все остальные задергали ее мыслями о том, что всем будет грустно, если она умрет, и спорами, кто унаследует ее порцию фруктов в тот день, как будто они все не посчитаны, а потом спор перешел в еще одну потасовку между Утророжденным и Чести, которые еще не простили друг другу подзатыльники и начали обещать все свои мирские блага кому угодно, кроме друг друга. Чести пришел в себя, хотя глаз распух еще сильнее, чем накануне, и стал еще ярче. Учительница дала ему обезболивающее, но он хитро его выплюнул и высушил, чтобы потом продать, так что был полностью доволен.

Нона осталась с гарантией, что после смерти Утророжденного получит ручку, которая пишет тремя разными цветами, а после смерти Чести – коллекцию бумажных сюрикенов.

Табаско ничего не говорила, просто села у окна и стала поочередно смотреть на Ангела, которая собирала маленькие булавки в коробку и общалась с главной учительницей после урока естествознания, – после кофе и урока она выглядела чуть более отдохнувшей, но все равно хрупкой – и в окно.

Ноне не пришлось ждать, чтобы спросить Табаско, что она собирается сделать. Учительница явно обрадовалась, увидев ее, – Нона сказала, что утром не смогла прийти в связи с «непредвиденными обстоятельствами», и учительница вежливо и сочувственно не стала расспрашивать. Нона снова рассердилась, потому что видела, что думает учительница о Пирре. Ноне поручили снять со стен старые картинки и повесить новые, нарисованные на прошлой неделе. Ей пришлось встать на стул, а Табаско спокойно придерживала этот стул, пока все остальные вытаскивали свои коврики для сна. Удивительно, как быстро пролетает день, когда у тебя отнимают утро.

– Ангела сегодня подвезли на машине, высадили в конце улицы, – сказала Табаско.

– Я не видела. Встретила ее уже в дверях. – Нона на мгновение отвлеклась от попыток сохранить равновесие, но тут же снова к ним вернулась, чтобы не рухнуть со стула. Сняла кусок коричневой бумаги и немного полюбовалась картинкой.

– А это хорошо или плохо? – спросила она.

– Когда утром тот, кто за нами следит, увидел, что ее нет, он ушел.

– Окей.

– И вернулся двадцать минут назад. Это организованная слежка.

– Кем?

– Не знаю. Но ее кто-то защищает. У машины была решетка.

Ноне пришлось признаться, что она не понимает, в чем важность решетки. Табаско объяснила, что решетка нужна, чтобы ездить по камням или сквозь толпу.

– И что мы будем делать? Мне кажется, кто-то уже присматривает за Ангелом.

До нее начало доходить, что такой уровень внимания несколько чрезмерен, если речь идет о человеке, чей вклад в этот мир ограничивался Лапшой и уроками естествознания – чудесными, конечно, но имевшими значение только в школе для беженцев.

– И что же в Ангеле такого особенного? – задумчиво добавила Нона.

Рядом с ними материализовалась главная учительница.

– Нона, ты не собираешься домой на обед?

Тут-то Нона и поняла, что за ней никто не пришел.

– Не знаю. Можно мне остаться, пока не придет Кэм?

Милая учительница выглядела встревоженной, но попыталась это скрыть. На самом деле она была ненамного старше Камиллы, и ее попытки скрыть собственные чувства не работали. Нона вдруг поняла,