Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

Он замолчал.

Через некоторое время она спросила:

– Ты сделал это из своих тел?

Он сказал: «Нет. Я решил, что не хочу трогать ни одно из тел, не только Титанию и Улисса. Они прошли через многое».

Именно в этот момент ему хватило совести немного смутиться.

Он сказал: «Я этим не горжусь. Но, типа, мы сидели на сельскохозяйственных угодьях. С кучей скота. Большая масса. На поле прямо через дорогу паслось более восьмидесяти голов, полем выше – стадо овец, а в буше лежали старые кости. Мне пришлось подойти к делу творчески. Нам пришлось запереть К в кухне, чтобы она могла свободно блевать в одиночестве, и не смотреть на это. К счастью, было темно, так что смотреть особо было не на что».

Он сказал: «Чисто не вышло. Мне пришлось разделить их на две кучи: мягкие ткани и кости, и было не очень красиво. Но это сработало. Трехфутовый щит из мяса, костей и сухожилий, закрывший два акра земли Грейтауна. Его было видно на GoogleEarth. Довольно красиво, если смотреть издалека. Розовенькое».

Он сказал: «А потом правительство предложило все-таки поговорить».

Он сказал: «Это сработало, и мы остались целы. И остальной мир узнал, потому что нельзя закрыть два акра щитом из коров и овец, чтобы это не попало в новости. Хотя думаю, что крупные планы они зацензурили. После этого к нам стали относиться серьезно. Кто-то хотел поговорить с нами, посмотреть, кто мы такие, кто-то не хотел говорить, потому что считал нас злом, а кто-то не хотел говорить, потому что мы выкрутили им руки. Конечно, я вылечил кучу больных раком, но я был ненормальным. К нам относились так, будто мы совершили страшное преступление».

После паузы он сказал: «Ну вообще я совершил страшное преступление. Я вывернул наизнанку несколько сотен животных и превратил их в огромную арт-инсталляцию, и я не подчинился требованиям копов, но у меня были смягчающие обстоятельства. Были. Я не виноват, что расправа с несколькими сотнями овец делает тебя плохим. Это были мясные породы. У меня вышло куда быстрее, чем на скотобойне. Но сложно себе представить что-то вроде “Ну давайте все послушаем чувака, который волшебством мучает овец. У него точно есть хорошие идеи!”».

Он сказал: «Мне было плевать, что они думают, я хотел внимания. Я хотел нарушить все соглашения о неразглашении. Я хотел рассказать о криоплане и о том, что его закрыли. Я хотел поговорить о тебе. О том, как мы собирались спасти мир, а потом деньги просто кончились. И теперь у нас была платформа, так что деньги могли как-то и вернуться. Но мы напугали слишком многих. У нас было слишком много врагов».

Он сказал: «Думаю, можно сказать… что мы на них бычили».

– Не могу поверить, что никто никогда не будет больше смеяться над моими шутками, – сказал он, когда она не засмеялась. – Просто не могу. Все кончилось, я остался один. Есть только я и ты, и больше никаких шуток.

– Я все еще люблю тебя, – сказала она.

– Вот это хорошая шутка.

И снова заплакал.

16

Нона резко проснулась за мгновение до того, как распахнулась дверь, как будто у нее было особое чутье на открывание дверей. Чести вбежал в класс, даже не сняв уличные ботинки и песочную куртку, и заорал:

– Они здесь! Идут! Прямо сейчас! Они ставят на площади старый экран и собираются показывать видео сегодня в половине шестого. Это они! Зомби! Они вернулись! Мать твою за ногу!

– Что за выражения, Чести, – сказал кто-то еще.

Нона протерла глаза и изо всех сил попыталась сесть; она собиралась сказать то же самое, но у нее вышло только «Варргарбл». Это оказался голос Ангела, которая сидела рядом с классной доской, положив ногу на ногу.

– Я не могу не ругаться, мэм, – возразил Чести, – вы не можете запретить мне ругаться на эту тему. У меня будет психологическая травма. И вообще, – добавил он в порыве вдохновения, – раз уж зомби вернулись, я больше не собираюсь ходить в школу. Начнется война. У меня будет занятие на полный день.

– Ходи хотя бы на уроки математики, – сухо сказала Ангел, – я видела, как ты умножаешь. Тебя обманут.

– Математика – пожалуй, если мне захочется, – согласился Чести и повернулся к коврикам: – Табаско, Табаско, что делать будем?

Табаско сидела на коврике, подтянув колени к груди и положив на них руки.

– Подожди, и увидишь.

Кевин, весь усыпанный крошками, тоже проснулся и протирал глаза.

– Война, Кевин! – завопил Чести. – Война начинается!

– Угу, – только и сказал Кевин и лег обратно, совершенно не думая о войне.

Отчаявшись добиться чьего-то одобрения, Чести сел на корточки рядом с Ноной и заорал:

– Нона, а ты как считаешь?

Нона, все еще толком ничего не слыша со сна, сморщила нос, чтобы не зевать. Во рту чувствовался вкус карандаша. Она спросила, ничего не понимая:

– Кто вернулся? Что будет на экране?

– Некроманты, дура, – сказал Чести.

Тут ему хватило совести взглянуть на Ангела, как будто он ожидал наказания, но Ангел только покачала головой и тихо сказала:

– Чести, постарайся не пугать Кевина и Нону.

– Ладно. – Чести немного смутился. – Не знаю. Ополчение собралось, все надели старую форму, считают что-то. Я вышел на площадь, и мне чуть не прострелили голову, честно. Все как-то нервничают из-за того, что в них стреляют. Какая-то старушка плакала, что нас всех выстроят в ряд и казнят. Ну меня они не получат.

Дверь снова распахнулась. Утророжденный и Красавчик Руби явно бежали по лестнице наперегонки. Они дышали тяжело, как собаки. Красавчик Руби наклонился и уперся руками в колени. Выглядел он так, как будто его сейчас вырвет.

Нона проснулась окончательно.

– Я выиграл, – заявил Утророжденный.

– Нет! Я еще на лестнице тебя обогнал, – возразил Руби. Они ссорились, пока Чести не сказал:

– Ребята, вы правда думаете, что время удачное?

– Мама говорит, что они настраивают экран, чтобы сообщить нам, куда нас переселят, – задыхаясь, выпалил Красавчик Руби.

– Они ничего не могут нам сказать, – возразил Утророжденный, – небо все еще синее. Они сойдут с ума. Они врут.

– Мама говорит, что это неважно, они все равно это сделают.

– Да что вообще знает твоя мама?

– По крайней мере, у меня есть мама, а не только кучка заплесневелых старых папаш!

– Не ссорьтесь, – попросила Нона, когда они схватили друг друга за шеи, пытаясь задушить, – это нечестно. Слишком много всего происходит, и я не хочу думать одновременно о вашей драке,