Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

Мальчики отпустили друг друга, но очень неохотно. И в это мгновение колебания и капитуляции Ангел встала и сказала – тихо, но голос ее не допускал возражений:

– Сядьте на коврики. Вы все.

Для Ноны, которая уже сидела на коврике, это не составило труда, как и для Табаско и для Кевина. Утророжденный, Красавчик Руби и Чести плюхнулись на коврики один за другим. Кажется, никто из других детей так и не вернулся, только их банда. Нона этому в каком-то смысле обрадовалась: ей казалось, что малыши должны сидеть дома.

Ангел сказала:

– Я хочу, чтобы вы все пообещали… полагаюсь на вашу честность – что никто вечером не пойдет смотреть выступление. Если ваши родственники хотят пойти, хорошо. Но это не место для детей.

– А кто тут ребенок? – спросил Чести.

– Ты. Я уже видела раньше переговоры с Домами. Атмосфера там… раскаленная. Многие будут принимать решения не думая. И если кто-то из вас пострадает, скандал станет еще хуже. Я не хочу увидеть, как ваши тела пронесут по улицам. И ваши лица на фотографиях видеть не хочу.

Они все молчали. Ангел повторила:

– Пообещайте мне, дети, пожалуйста. Я знаю, что вы честные люди. Особенно ты, Чести.

Чести был тронут.

– Я такой. Я не пойду. Клянусь. Я бы мог кого-то убить, так что вы взяли меня за яйца.

– Пожалуйста, никогда больше не говори этого, – сказала Ангел.

– Я тоже не пойду, – сказал Красавчик Руби. Утророжденный добавил неохотно:

– Младший брат – отец захочет, чтобы я пошел. Иногда так бывает…

Чести скрутил ему кожу на руке так, что она покраснела, Утророжденный завыл и поправился:

– Не пойду. Прекрати.

– И я не пойду, – сказала Табаско.

Казалось, на этом все – Ангел не спросила Нону, – но Нона немного беспокоилась. Она сидела сзади, как самая старшая, и очень близко к Табаско, так что только она увидела, что Табаско скрестила пальцы.

– А зачем видеоэкран? – спросила Табаско.

– А ты как думаешь? Почему бы им просто не встать там и не заговорить в микрофон? – сказала Ангел.

Нона, которая много думала об этом, сразу же сказала:

– Они не хотят выстрелов! А в них кто-то будет стрелять.

– Молодец, – сказала Ангел.

Остальные шумно обрадовались за нее и принялись это демонстрировать. Они хлопали ее по спине и говорили: «Молодец, Нона», «Какая ты умная, Нона», и Нона немного погордилась, но потом почувствовала их снисходительность и сказала:

– Ну ладно. А кто будет говорить?

– Вы все узнаете. Куда торопиться? – сказала Ангел. – Из учителей осталась только я. Джоли ушла домой посмотреть, как там родители. Давайте отменим все уроки и поделаем что-нибудь интересное? Мне не хочется ничего научного. Давайте лучше достанем бумагу и краски и немного порисуем. Шторы поднимать не будем и пораньше включим свет.

Утророжденный сказал:

– Папы сказали, чтобы я сразу возвращался, или они за мной придут.

– Довольно неудобно, – согласилась Ангел, – не буду возражать твоим отцам, но пусть тогда за тобой зайдут. Мне не хочется сейчас отпускать тебя на улицу одного. Там будут тыкать в каждого и мерить температуру, чтобы убедиться, что ты не из Дома, даже если тебя раньше видели. Если хочешь, чтобы тебе в задницу воткнули иглу, иди.

Было так смешно слышать, как Ангел говорит «задница», что все растерялись, включая Нону. Даже Кевин захихикал, хотя обычно он вел себя очень серьезно. Табаско тоже улыбнулась, но немного отстраненно, как будто она думала о чем-то другом. Впрочем, она была достаточно любезна, чтобы пойти с Ноной за большими коричневыми листами бумаги для рисования и приятно пахнущими коробками с толстыми восковыми мелками и мелом. Ангел защелкала выключателями и сказала:

– Рисуйте свое любимое животное. Если надо, у меня есть книжка с картинками, куда можно посмотреть.

Оказалось, что все хотели рисовать только Лапшу. Лапша спала рядом с учительским столом на свободном коврике, так что Красавчик Руби, Утророжденный и даже Чести и Кевин сели рядом с ней и принялись рисовать мелом контур. Забавно было думать, что Чести тоже рисует Лапшу, хотя больше не собирается ходить в школу.

Это немного задело чувства Ноны, ей не хотелось думать, что кто-то бросает школу. Она села за парту, чувствуя свою значимость как помощницы учительницы, – она что-то немножко калякала на одном из коричневых листов, но не участвовала в рисовании полноценно. Табаско села за соседнюю парту, все еще глядя в окно.

Ангел закрыла все окна, но Нона подумала, что ей не стоило беспокоиться: снаружи стояла странная мертвая тишина. Даже машины не гудели. Нона набросала несколько вариантов животных – точнее, она думала, что животные должны выглядеть именно так, – и, удовлетворенная своей работой, отложила карандаш и огляделась. Класс выглядел почти нормально, разве что было куда тише, чем в любой другой день. Красавчик Руби обычно в одиночку шумел за десятерых детей, но сейчас все опустили головы и сосредоточились на искусстве. Она видела, что это напрягало Ангела. Всякий раз, когда Нона смотрела на учительницу, та казалась очень веселой, иногда говорила что-то вроде: «Всего шесть лап, Руби, ее выводили только с одной парой конечностей для передвижения по деревьям», но в уголках тонких, окруженных веснушками губ виднелись грустные морщинки, как будто хорошее поведение учеников было дурным признаком. Время от времени она засовывала большие пальцы под подтяжки и насвистывала пару нот, как уличный продавец. Ноне эти ноты веселыми вообще не казались.

В какой-то момент Чести вытянул руки, покрутил головой, похрустел пальцами и пошел к шторам, чтобы открыть их и посмотреть на улицу. Ангел так резко сказала:

– Веди себя разумно, Чести! – И он бросил занавеску так, как будто из-за нее стреляли.

Но было уже слишком поздно, он успел дернуть занавеску. Взгляд, которым его наградила Табаско, чуть не пронзил его насквозь. Он так смиренно вернулся к своей картинке, что в любой другой день Нона расхохоталась бы, но не сегодня.

Нона взглянула на часы, прищурилась изо всех сил и напряглась, но потом сдалась.

– Да, Нона? Знаешь, тебе не обязательно поднимать руку, – сказала Ангел. – Ты здесь работаешь.

– Сколько времени?

– Почти пять.

Камилла всегда приходила за ней до обеда, это значило, что она опоздала на четыре с лишним часа, а Камилла не опаздывала ни разу за всю жизнь Ноны. Должно быть, с ее лицом что-то произошло, потому что Ангел торопливо сказала:

– Нона, выведи, пожалуйста, Лапшу, она не гуляла с обеда, и это немножко нечестно. Бедняжка стареет, у нее почки.

– Я тоже пойду, – сказала Табаско.

– И я, – вмешался Чести.

– Сиди тут, двоих достаточно, – велела Табаско, и Чести не стал спорить.