Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

заливал толпу. Экран сделал все оттенки яркими, в десять раз более насыщенными, чем они должны были быть: как будто их нарисовал кто-то, кому явно не хватало карандашей. Камера качнулась взад и вперед, и Нону замутило. Замелькали сапоги и ноги, вспышки настолько белые, что казались желтыми, за исключением тех мест, где они были испещрены красными пятнами – такими красными, что казались оранжевыми, качнулась мешанина лиц и стен, и камера уставилась на стол. В фокус попал сидящий за ним человек, несколько раздраженный – но, возможно, это было его нормальное выражение лица.

Одежда сразу же очаровала Нону. Другие сапоги, рубашки и ноги выглядели грязными и потертыми, но не этот человек. Его мундир был настолько безупречно бел, что на экране казался голубым, как и шейный платок. Камера подскочила ближе, сфокусировавшись выше пояса, и Нона увидела, что в складках платка сверкала красивая золотая булавка. Кожа у человека была пугающе бледной, а прическа пугающе идеальной. Нона никогда раньше не видела таких волос. Казалось, их лепили, а не укладывали. Они были глубокого темного цвета, густые и блестящие даже под ярким прямым светом. У большинства людей под таким светом виднелась бы кожа на голове. Лицо выражало сильную скуку; но тело выдавало больший интерес. Губы казались слишком бледными для губ и блестели, как и волосы, как будто на них намазали блеск.

А вот огромные, особенно на экране, глаза оказались очень красивыми по мнению Ноны: голубыми с коричневыми крапинками. Она никогда раньше не видела таких глаз.

– Добрый вечер, Нью-Ро, – сказал человек.

Никто не ответил. Но молодой, хорошо одетый мертвенно-бледный человек, похоже, этого и не ждал. Вместо этого он продолжил:

– Граждане, беженцы и прочие резиденты поселения, вот список условий Императора. Первое. Любое насилие любого рода, направленное на здания Когорты, должно быть немедленно прекращено. Это касается и казарм, и прилегающего к ним жилого массива. Второе. Все нападения на солдат Когорты внутри помещений или снаружи должны немедленно прекратиться. Третье. Все жертвы, принадлежащие к Девяти домам или подозреваемые в принадлежности к ним, должны быть доставлены к воротам казарм. Четвертое. Все члены группы, называющей себя Кровью Эдема, прекращают свою деятельность в этой области, а все прочие отказываются принимать от них помощь, технику или оружие. Пятое.

Здесь красивый бледный человек впервые сделал паузу – не то чтобы он не знал, что сказать, а скорее ждал чего-то.

– Любой из Домов, покинувший свой пост, спрятавшийся в поселении, прибывший после осады и не сообщивший о себе властям, любой, кто служит Императору либо Когорте и кто самовольно отсутствует, должен явиться в казармы в течение следующих двадцати четырех часов. Это период амнистии. Варианта только два. Помните, что вы можете принять милосердие Императора Неумирающего.

Глаза немного расфокусировались. Человек смотрел на кого-то за камерой, а не на собравшуюся толпу. Что бы ни было сказано или показано, оно заставило говорящего изогнуть идеальные темные брови в… ради всего святого, в нетерпении.

– Для тех из вас, кто не услышал начала трансляции, – протянул он, – я еще раз сообщу, что Император очень ценит Нью-Ро. У него нет никакого желания увидеть конец, который настиг, как я могу заверить, мятежников Ура. Он хочет увидеть новый расцвет поселения и начало поставок. Поверьте мне, нынешнее… возмущение… в атмосфере планеты не станет преградой для благодати или наказания Девяти домов. Говорю это как принц Ианте Набериус Первый, принц-ликтор, Святой трепета.

На мгновение толпа замолчала. Речь пришлось переводить тем, кто плохо знал язык Домов. Но потом пополз шепот: ликтор… ликтор… ликтор…

Принц Ианте Набериус заметил:

– Надеюсь, это вас… утешит.

Это никого не утешало. Ликтор… ликтор… ликтор… слово становилось все громче.

Человек – принц Ианте Набериус – протянул:

– Однако это не все. – И лицо его приняло странное выражение. Нона такого никогда не видела и не смогла разобрать. Принц указал пальцем на кого-то, кого Нона не видела, камера качнулась и отъехала назад, показывая, что за столом сидит еще один человек.

Если первый человек сидел красиво, то вторая – будто шомпол проглотила. Она была одета в такой же белоснежный мундир, как и ее коллега, с таким же шейным платком. Кожа казалась бледной в горячем свете и такой же странно восковой. Кожа эта была, кажется, того же теплого коричневого оттенка, что у Ноны, вот только с ней было что-то не так. Кривые губы были сжаты в серьезную бескровную линию, а лицо не имело вообще никакого выражения. Как будто на этом жутком лице красовалась мрачная маска, не более живая, чем портрет в кабинете Ценой страданий. Самыми живыми казались волосы, аккуратно уложенные и украшенные венком из костей пальцев и белых весенних цветов: безумно рыжие волосы, такие яркие, что даже электрические шестиугольники не могли это скрыть. Это было лицо девушки из ее сна.

И ее глаза. После первого поразительного момента Нона смотрела не видя, охваченная диким параличом узнавания. Она дрожала. Лицо на экране было лицом девушки из ее сна; это было то лицо, которое нарисовали для нее Камилла и Паламед; но такое серьезное, такое безжизненное, такое вялое, как будто девушка спала с открытыми глазами. На мгновение Нона даже подумала, что ошиблась. Но это была она. Она, девушка из сна. Нона запаниковала, убежденная, что каким-то образом люди на экране ее видят, что девушка смотрит прямо на нее. Но это существовало только в ее воображении. Трансляции не работают таким образом.

– Император не прислал к вам какого-то посредника, – сказал первый человек. – Все эти обещания даны не кем-нибудь, а мной и Ее Светлейшим Высочеством Крон-принцессой Кирионой Гайей, наследницей Первого дома и единственной дочерью императора.

Никто ничего не сказал. Принц Ианте Набериус продолжил:

– Император Неумирающий отправил вам своих Принцев Башни как знак его бесконечной любви, милосердия и заботы… и его безупречной власти.

Углы рта принца Ианте Набериуса еле заметно дернулись при словах «любовь и забота», как будто он очень старался то ли не улыбнуться, то ли не взорваться в приступе гнева. Нона редко видела, чтобы эти два чувства конкурировали. Но это продлилось всего секунду. Камера переместилась на другого человека – принцессу, – как будто ожидала какого-то выступления. Но принцесса этого не сделала, оставшись такой же каменной, хладнокровной и равнодушной. Ноне показалось, что она даже не дышит.

– Так или иначе. Я, принц Ианте Набериус, жду вас.

Экран тошнотворно качнулся назад и закрылся. Крон-принцесса, девушка из сна, исчезла. Голос продолжил:

– Я выступлю снова через двадцать четыре часа с новыми инструкциями. Какими они будут – зависит от