Опоздавшие на электричку - Алекс Крэйтон

— Есть, — ответил Глеб, стараясь не выдать волнения.

Через несколько минут Высоцкий подошёл ближе, закурил “Беломор”, выдохнул дым и вдруг спросил:

— Ты откуда сам, не местный вроде? Лицо знакомое, что-то у тебя, мы с тобой раньше не встречались?

— Да виделись уже с вами. Мы тут разнорабочими с товарищем работаем и уже пересекались как-то, нас попросили в массовке поучаствовать в одном из эпизодов, где вы в клубе день Победы отмечаете с другими ветеранами. — ответил Глеб.

— Да…да что-то припоминаю. А сами вы из Тулы сюда попытать счастья приехали, верно? Да, теперь припоминаю вас. Хороший у вас город и мужики крепкие. Я там проездом, как-то был. Только вот беда — талантливые люди часто в тени остаются. Ведь, как бывает? Не кто умней, а кто настойчивей пробивается в жизни.—Он сказал это как-то без пафоса, с горечью, будто про себя.

Потом добавил, глядя прямо в глаза:

— Не бойся жизни, парень. Она с нами жёстко, но честно. Главное — не предавай себя. Ни в мелочах, ни в крупном.

И ушёл к камере.

Глеб стоял, словно прибитый к полу. Эти слова почему-то пронзили его, будто сказанные именно ему — не в 1979-м, а в его, будущем времени.

Через пару дней съёмки завершались. По студии ходили слухи: “Высоцкий даст концерт на Таганке, закрытый, только для своих”.

И вдруг вечером в реквизиторской Глеба вызвали в контору. Он вошёл — и увидел снова Высоцкого, сидящего за столом, с кружкой чая.

— А, это ты, туляк, — улыбнулся тот. — Помнишь, я говорил, что главное — не предавать себя? Так вот… приходи завтр со своим коллегой в семь, на Таганку.

Он достал из кармана две тёмно-синие контрамарки. — На двоих. Только без шума, это будет не официальный концерт, для своих. Вы— простые работяги, выражаясь языком точных наук — базис всей нашей жизни. Я ведь тоже с низов выбился, а потому хочу помочь хоть иногда, хоть чем-то нашему брату. Поэтому приходите, если не побрезгуете. А после концерта милости прошу ко мне в гримёрку, охране покажете ваши контрамарки, они пропустят я их предупрежу заранее. Послезавтра мне надо в Ригу лететь на гастроли, опять эта концертная суета и прочее… а мне хочется перед этим поговорить с вами. Считайте это моей блажью.— Он коротко рассмеялся.

Глеб растерялся, но взял билеты.

— Спасибо, Владимир Семёнович. Мы обязательно будем.

— Да ладно, — махнул рукой Высоцкий. — Не для спасибо же живём.

На следующий вечер, когда город уже утопал в огнях и мокрых от дождя витринах, Глеб с Валерой стояли у театра на Таганке. Толпа у входа — интеллигенция, артисты, студийные работники, кто-то из “своих”. На лицах — ожидание чего-то настоящего.

В фойе пахло старым деревом, лаком и слегка затхлой прохладой, будто само здание хранило воспоминания о прошедших спектаклях.. В зале — мягкий полумрак, приглушённые голоса, кто-то шепчет: “Высоцкий сегодня неважно себя чувствует, но всё равно выйдет”.

И вот — свет слегка притухает.

Он выходит.

Без оркестра, без фанфар — одет в простые синие джинсы, водолазку и с гитарой в руке. Сел на стул, сказал в микрофон на стойке:

— Доброго вечера всем! Благодарю, что пришли на мой концерт. Я хочу сегодня исполнить свои старые и новые песни, так сказать для души и для любви. Свою первую песню я всегда исполняю в память о тех, кто остался на полях сражений, тем кто не вернулся и тем, кто их ждал…

И запел.

Первая песня сразу била словно в сердце и затрагивала самые потаённые струны в душе: “Он не вернулся из боя…” — и зал сразу будто сжался. Никто не дышал. С каждым новым куплетом становилось теснее, будто слова распирали стены.

Глеб с Валерой чувствовали, как каждая строчка словно в болевые точки входит : про друзей, про время, про тех, кто ушёл.

“...Наши мёртвые нас не оставят в беде

Наши павшие — как часовые

Отражается небо в лесу, как в воде

И деревья стоят голубые…”

Они ощутили, что данная песня не имеет срока давности и будет актуальна всегда. Высоцкий пел про великую отечественную войну, а между тем строчки были актуальны и для будущих всех локальных войн. И подумали практически синхронно, что может, именно ради таких мгновений и стоило попасть сюда, в прошлое.

Следующие песни: “Кони привередливые”, “Охота на волков”, “От границы мы Землю вертели назад”, “Дорогая передача” и многие другие.

К концу концерта зал уже стоял. Люди аплодировали долго, не отпуская. Высоцкий устало поклонился, махнул рукой и ушёл за кулисы.

После концерта Глеб с Валерой, воспользовавшись контрамарками, прошли в гримёрку.

Внутри — полумрак, табачный дым, бутылка “Столичной” и сам Высоцкий, сидящий у зеркала. На полу в вёдрах и вазах очень много живых цветов, какие ему подарили поклонники.

Он улыбнулся:

— А, пришли. Ну присаживайтесь. Видите у меня здесь, как в оранжерее. Я вообще не любитель, чтобы мне живые цветы дарили на концертах, я уже говорил об этом администрации, что цветы мне потом на могилу лучше приносите, а пока я живой мне будет достаточно аплодисментов от людей, но люди этого не понимают и хотят таким образом выразить своё внимание и уважение,—так что я махнул на это рукой.

— Глеб с Валерой невольно вздрогнули. Было впечатление, что Высоцкий предчувствовал свой конец раз такое говорил. И не мудрено ему действительно осталось жить чуть меньше года. 25 июля, 1980 году в возрасте 42 лет он умрёт от обширного инфаркта сердца. Постоянные нагрузки и напряжение, какие он периодически снимал акоголем— угробили его раньше срока.

—Спасибо за концерт, — сказал Глеб. — Было очень здорово вас послушать. Вы пели песни о войне и всяких жизненных коллизиях так словно сами через всё это прошли.

Высоцкий посмотрел на него внимательно, затянулся папиросой и произнёс устало:

— Всё так и есть. Но я пытаюсь прожить и прочувствовать то о чём пою. Всё, что по-настоящему стоит — стоит нам крови. И если когда-нибудь придётся платить, не бойся. Главное — чтоб не зря. — Он усмехнулся, потёр пальцами висок и добавил, глядя на них в зеркало, будто через дым и время: