Опоздавшие на электричку - Алекс Крэйтон

цвет, улицы нарядили олимпийской символикой, проспекты и площади чистые, без очередей и пробок. Милиционеров одели в парадную униформу. Остановки в общественном транспорте теперь объявляли на русском и английском языках.

Въезд в Москву из других областей был только по пропускам. Таким образом перекрывался путь стихийным туристам и так называемым “мешочникам”; они ездили в Москву за колбасой, мясом и прочими дефицитными товарами. На вокзалах и шоссе был установлен особый контроль, поток приезжих быстро иссяк.

Глеб с Валерой, конечно, понимали, насколько это событие историческое, и постарались попасть на открытие Олимпиады. Помог случай: Жанна, теперь уже работала секретарём у помощника главного редактора киностудии, а тот имел пропуск в число делегатов культурной программы Олимпиады. Так и удалось достать четыре заветных приглашения — на открытие и закрытие Игр.

19 июля 1980 года.

Солнечный день, безоблачное небо.

Лужники гудели, словно огромный улей. Поток людей двигался к стадиону — женщины в лёгких платьях, мужчины в костюмах, иностранцы с фотоаппаратами “Olympus” и “Canon”.

На трибунах — море цветов и флагов, а где-то над всем этим — лёгкий гул оркестра, пробный сигнал духовой группы.

Глеб, держа Жанну под руку, не верил глазам: стадион сиял, как новенькая монета. Рядом — Валера с Дашей, оба взволнованные, словно школьники перед экзаменом.

Когда диктор объявил: “Товарищи! Открываются XXII Олимпийские игры!” — стадион взорвался аплодисментами.

В небо поднялись десятки голубей, и вдруг оркестр заиграл ту самую мелодию — торжественную, величавую, от которой мороз шёл по коже.

Потом была та минута, когда стадион замер, девушка в белом принесла факел с Олимпийским огнём, передавая его последнему бегуну. Когда тот зажёг чашу, пламя вспыхнуло высоко над ареной, и тысячи голосов закричали — “Ура!”.

Валера наклонился к Глебу и прошептал: — Ты понимаешь, мы видим это не по телевизору, а вживую! Мы стали с тобой свидетелями исторического события.

Глеб кивнул, не в силах ответить. Казалось, что в этот миг прошлое и будущее сплелись в одно ослепительное мгновение.

После Олимпиады жизнь пошла ещё круче. Всё шло словно по маслу — каждая идея, записанная ими “по памяти будущего”, находила отклик и по их сценарным наработкам начинали снимать фильмы.

Весной 1981-го запустили сразу два новых проекта: лирическую комедию “Вокзал для двоих" и даже сумели наваять " Собачье сердце “ якобы написанный ими по роману Булгакова, хотя на деле просто по памяти.

За успехи им выделили квартиры — двухкомнатные в новом доме на улице Коштоянца, неподалёку от киностудии.

Переезд стал настоящим праздником. Жанна расставляла на полках книги и хрусталь, в их теперь совместной новой квартире, Глеб возился с новоприобретённым радиоприёмником “Рига-103”, ловя на волнах “Маяк”.

В соседней квартире рядом с ихней Валера с Дашей прикручивали к стене полку и спорили, куда поставить цветной телевизор “Электрон”.

Иногда вечерами они собирались вместе — пили чай, слушали магнитофонные записи и делились идеями для новых фильмов.

Будущее, которое они помнили, становилось всё более зыбким, словно сон, но зато настоящее вдруг обрело краски и вкус.

В такие дни Глеб часто вспоминал Высоцкого.

Его голос иногда слышался ему будто издалека — хрипловатый, живой, настоящий.

Он ловил себя на мысли, что где-то между кадрами, строками и прожитой жизнью всё

ещё звучит та сама фраза: “Живите здесь, живите сейчас".

Вместе с Валерой они часто вспоминали моменты закрытия Олимпиады. В тот вечер Москва казалась празднично усталой. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая купола церквей и фасады домов в медный свет. Вокруг “Лужников” собирались толпы людей — кто-то с цветами, кто-то с маленькими флажками, иностранцы фотографировали всё подряд: от бронзового Мишки у входа до улыбающихся милиционеров в белых перчатках.

Глеб с Жанной, а рядом Валера с Дашей, пробирались сквозь людской поток. У каждого на груди висел пригласительный бейдж с надписью “Cultural Delegation”, доставшийся от всё того же знакомого из редакции. В воздухе пахло весёлым возбуждением и чем-то печальным одновременно — будто весь город знал, что сейчас закончится не просто праздник, а целая эпоха.

Когда началась церемония, оркестр играл вальс, а на поле, словно живые картины, двигались участники — с флагами, цветами, с улыбками, в которых уже чувствовалась грусть расставания. Лучшие спортсмены и танцевальные коллективы были приглашены на закрытие. Было много народных танцев с русскими колоритными одеждами, всякого рода гимнастических и силовых показательных выступлений, всё это сменяло безостановочно друг-друга создавая причудливые волны движений и каких-то фигур под музыку известных классиков и русских народных песен. По центру трибун была выделена отдельная ниша для специально обученных людей с разноцветными флажками какие идеально синхронно должны были “рисовать" узоры, картины и всякие причудливой формы фигуры в зависимости от того, кто выступал на поле. Это было выше понимания, как надо было тренировать людей, чтобы они в доли секунды меняли цвет и расположение своего флажка для создания полноценной картины или орнамента. Глеб с Валерием смутно помнили в детстве, как проходила эта церемония закрытия по телевизору, а теперь находясь на трибуне среди тысячи людей, с живыми лицами и эмоциями, наблюдая, что происходит на поле стадиона — они испытали колоссальный подъём энергии и чувство гордости за страну какой не станет в самом ближайшем будущем.

И вот, настал тот самый миг, который потом навсегда останется в памяти — артисты закончили пляски и танцы, из технического помещения трибуны вышло человек восемь мужчин одетых в одинаковую коричневую униформу, в руках каждый из них крепко держал прикреплённую к ним огромную фигуру улыбающегося Олимпийского мишки, к которому соответственно были привязаны разноцветные гелиевые шары. Зал взорвался аплодисментами, заиграла знакомая мелодия сначала исполненная на ксилофоне, словно призывая всех к тишине и вправду трибуны мгновенно замерли, когда поплыли первые аккорды песни “До свидания наш ласковый Миша…” в исполнении Льва Лещенко и Татьяны Анциферовой, на стадионе наступила гробовая тишина. Люди замерли, словно ловя каждое слово песни. И вот Мишку отпустили и он величественно и медленно начал подыматься ввысь над стадионом. Его лапы были подвижные и в какой-то момент даже слегка помахал всем на прощание. Он медленно поднимался всё выше, мелодия песни стала гимном, и тысячи зрителей встали, провожая взглядом символ Олимпиады. У кого-то текли слёзы. Кто-то кричал:

— До свидания, Миша!

А Глеб, стоя, держал Жанну за руку и думал, что вот, наверное, так и проходит счастье — не громко, не резко, а просто тихо поднимается в небо,