Инженер Петра Великого 11 - Виктор Гросов

Они ждут, что мы будем прорываться домой. Или покорно поплетемся в Тулон, на юг. Ни один стратег в их штабах даже не предположит, что мы свернем в сторону. Прямо в горы. В кажущийся тупик. Это была слепая зона в их расчетах.

Не чуя под собой ног, я бросился к Государю. Он сидел один, хмурый.

— Государь! — выпалил я, врываясь без доклада. — У меня есть идея! Безумная!

Он медленно поднял на меня тяжелый, безразличный взгляд.

Я разложил перед ним на бархатном сиденье карту.

— Мы не пойдем на юг. И не пойдем на восток. Мы пойдем туда. — Мой палец ткнул в пятно. — Мы совершим стремительный марш-бросок, пока они не опомнились. Их эскорт растянут по основной дороге. Они не ждут такого. Пока они сообразят, что произошло, мы уже будем за границей. Уйдем у них из-под носа.

— В горы? — Пётр нахмурился, в его голосе прозвучало откровенное недоверие. — И что нам там делать? Прятаться, как разбойникам с большой дороги? Они нас и там достанут. Или просто возьмут в осаду и подождут, пока мы не сдохнем с голоду.

— Не достанут, — я посмотрел ему прямо в глаза. — И ждать не будут. Потому что там, Государь, находится то, чего боятся и австрийцы, и французы. Не армия. Не крепость. А то, что способно дать нам новую армию.

Пётр замер. Он смотрел на меня, в его усталых глазах впервые за много дней начал разгораться живой огонек интереса.

— Что же там? — переспросил он.

— Там, Государь, — я улыбнулся, — живут люди, для которых война — это ремесло. А верность — товар, у которого есть цена. Мы не будем просить у них убежища. Мы придем к ним как покупатели.

Идея была настолько наглой, дерзкой, непредсказуемой, такой, что просто не могла ему не понравиться. Это было в его стиле. Не бежать, не прятаться, а одним ходом заставить противника остаться в дураках.

— Покупатели… — повторил он, и на его губах медленно проступила злая, хищная усмешка. — Покупатели. Генерал, да ты гений.

Едва решение было принято, как сама ночь пришла нам на помощь. Небо затянуло тяжелыми, брюхатыми тучами, и с небес обрушился ледяной, косой ливень, мгновенно превративший дорогу в болото, а мир — в непроглядную, чернильную тьму.

Механизм операции пришел в движение после полуночи. Нарочито шумно и открыто один из обозников с отрядом головорезов Орлова двинулся на юг, чтобы через пару верст инсценировать поломку и устроить целый балаган с факелами и яростной руганью с французским аванпостом.

И пока все внимание драгун было приковано к этому спектаклю, наша основная колонна, погасив огни и перейдя на минимальные обороты, бесшумной стаей призраков скользнула на западную дорогу. Начался адский марш. Всю ночь, без единой остановки, мы шли на пределе человеческих и машинных сил. Я стоял на броне, и ледяные струи дождя секли лицо до боли. Люди, измученные неделями напряжения, работали на одном лишь упрямстве.

На рассвете мы вырвались из зоны плотного контроля. Ушаков доложил: погоня организована, но французы потеряли наш след. У нас была фора в несколько часов. Критически мало. Обозники потом бросили все и малыми группами рванули в Тулон, где должны были морем добраться до Крыма.

Следующие двое суток слились в одну изматывающую гонку, в череду яростных арьергардных боев. Элита легкой кавалерии короля, французские драгуны, мертвой хваткой вцепились нам в хвост. «Бурлаки» отстреливались на ходу, гвардейцы устраивали засады на перевалах. Пришлось вступаь в открытый конфликт. Мы огрызаясь, вырывались из их когтей. Цена отступления оказалась высокой: одна машина, сорвалась в пропасть на горном серпантине, а десяток лучших гвардейцев, оставшихся прикрывать наш отход погибли. Но мы упрямо ползли вперед, подгоняемые надеждой.

Наконец, на исходе второго дня, из тумана показался пограничный столб. Простой, вросший в землю камень с грубо выбитым медведем — гербом кантона. Граница.

Здесь нас встречали изумленные крестьяне и настороженные отряды местной милиции. В их глазах при виде наших дымящих, покрытых грязью и свежими пробоинами стальных чудовищ читались страх и недоверие. Мы вырвались из пасти волка, рискуя тут же оказаться в клетке с медведем. Эта земля была нейтральной, но до зубов вооруженной, и чужаков здесь отродясь не любили.

Колонна замерла на перевале. Внизу, в голубой предвечерней дымке, раскинулось огромное, неправдоподобно спокойное озеро. После грязных, враждебных равнин Франции этот вид казался обетованной землей.

Я стоял на броне, глядя на эту мирную, богатую картину. Тело гудело от усталости, ломило каждую кость. Но сквозь ломоту на губах проступила торжествующая ухмылка. Сделали.

Ко мне подошел Пётр, такой же черный от копоти и усталости, но с прежним огнем в глазах.

— Ну что, генерал? — пробасил он, вдыхая чистый горный воздух. — Довел. Красиво тут у них. И что теперь? Спрячемся за их спинами?

Я усмехнулся, глядя на проходивший мимо отряд местной милиции — крепких, рослых парней с алебардами наперевес.

— А теперь, Государь, — сказал я, — мы пойдем за покупками.

Он непонимающе вскинул брови. Мой подбородок указал на видневшийся вдали, на берегу озера, город.

— Вон там, Государь, находится главный банк Европы. А где банки — там и то, что нам сейчас нужно больше всего на свете.

Пётр проследил за моим взглядом. Он еще не до конца понимал мой замысел, но он видел главное — мы оторвались. Теперь осталось нанять всех свободных наемников швейцарских кантонов, чтобы создать свою армию в центре Европы.

Глава 12

Апрель 1708 года, Женева

В Женеву мы въехали под покровом тишины. Только не благостной, какая бывает в сытом городе, а напряженной, как натянутая струна. Наши дымящие «Бурлаки», покрытые шрамами боев стальные монстры, остались в чистом поле за городскими стенами под защитой двойного кольца караулов. Один их вид служил достаточным аргументом для любого, кто вздумал бы сунуться к нам с дурными намерениями.

В сам город мы двинулись малым отрядом: Пётр, я, сохранившая ледяное самообладание Анна Морозова и десяток преображенцев с непроницаемыми лицами. Меншиков остался за главного в лагере. Погружаясь в лабиринт узких улочек, пахнущих сыростью, я все яснее понимал, что мы очутились не в городе, а в лагере враждующих армий, заключивших временное перемирие.

Строгие, темные дома без всяких архитектурных излишеств смотрели на нас своими окнами-бойницами. Город Кальвина, город суровых правил и скрытых страстей, которые, казалось, вот-вот выплеснутся наружу. Встречали нас вежливо и холодно. Члены Малого совета, их называли «синдики» — пузатые, холеные господа в