Инженер Петра Великого 11 - Виктор Гросов

К утру третьего дня Женева была в наших руках, сама того не осознавая. Я смотрел из окна на утренний город, и картина говорила сама за себя. Улица, ведущая к арсеналу, — пуста и безмолвна. У дверей булочных, где еще три дня назад пахло свежей выпечкой, теперь вились голодные очереди. У дома синдика, под предлогом охраны, застыли мои гвардейцы. Пациент был готов к операции. Отвернувшись от окна, я встретился взглядом с Петром.

— Государь, пора.

Город проснулся в тихом хаосе. В ратуше воцарилась тишина. Наш медленный яд подействовал.

На самом пике всеобщей растерянности на сцену вышел Пётр. Вместо того чтобы врываться на площадь, размахивая шпагой, он сыграл куда тоньше. По моему совету, два офицера отправились с официальными приглашениями: один — к Малому совету в ратушу, другой — в квартал Сен-Жерве, к самому Фатио. Текст этого послания мы с Остерманом шлифовали долго, взвешивая каждое слово. На свет появился настоящий шедевр дипломатической эквилибристики — ультиматум в бархатных перчатках.

Войдя в зал ратуши, где метались перепуганные синдики, молодой поручик Преображенского полка даже не снял шляпу. Он развернул свиток и зачитал ровным, безразличным голосом:

— Его Императорское Величество выражает глубокую озабоченность беспорядками, охватившими славный город Женеву. Эти беспорядки не только нарушают покой граждан, но и угрожают безопасности его посольства.

Далее следовало главное. В послании утверждалось, что, поскольку законная власть, Малый совет, очевидно, не в силах навести порядок, а лидеры уважаемой оппозиции «допускают опасные волнения», он, как «верный друг и союзник свободной Женевы», исполняя свой долг, вынужден вмешаться, дабы «предотвратить кровопролитие и братоубийственную смуту».

Никаких приказов. Просто приглашение. Обе стороны приглашались на «примирительную комиссию», которая состоится на нейтральной территории — площади перед нашим лагерем, под защитой его гвардии.

Они получили приглашение, от которого не отказываются. Как докладывал потом поручик, в зале началась суматоха. Кто-то кричал об унижении, кто-то предлагал забаррикадироваться. Но глава совета, осадил их:

— А какой у нас выбор? Улицы кипят, солдаты этого варвара повсюду! Откажемся — и нас разорвет собственная толпа еще до того, как русские начнут стрелять!

Они были в ловушке. И им пришлось согласиться.

Сцена в штабе Фатио, как мне потом доложили, была не менее драматичной. Его радикальные соратники кричали:

— Это ловушка! Он хочет нас всех казнить!

Однако Фатио, будучи более проницательным политиком, их урезонил:

— Нет. Ему не нужна кровь. Ему нужна армия против Папы, поэтому он хочет нас действительно примирить. Зачем ему обескровленный город? Он дает нам шанс остаться в игре. Если мы не пойдем, мы станем бунтовщиками, которых он раздавит с общего одобрения.

Он тоже согласился.

К полудню площадь перед нашим лагерем уже кипела народом, однако это была не та злая толпа, готовая к бунту, которую я ожидал увидеть. По приказу Анны Морозовой здесь вовсю дымили наши походные кухни. Улыбающиеся солдаты раздавали всем желающим горячую гречневую кашу с маслом и дымящийся, пряный сбитень, чей аромат перебивал запах пороховой гари. Женевцы пришли не суд вершить, а голод утолить. Тем не менее праздником это зрелище назвать было трудно. За спинами поваров в засаленных фартуках неподвижными статуями стояли хмурые гвардейцы с ружьями наизготовку. Дети со смесью страха и любопытства трогали холодный металл «Бурлаков». В толпе перешептывались, передавая из уст в уста дикие слухи о русских. Атмосфера была напряженной, как перед публичной казнью.

И вот сквозь эту жующую, галдящую толпу к нам потянулись две процессии, делегации, идущие на свой собственный суд. Первыми брели синдики. Толпа расступалась перед ними с презрительным молчанием. За ними, под одобрительные крики и аплодисменты шествовал Пьер Фатио со своими сторонниками. Он шел с гордо поднятой головой, как триумфатор, шествующий на собственный эшафот.

Обе делегации сошлись у высокого помоста, который наши солдаты наскоро сколотили.

На помосте, на простом походном троне, обитом красным сукном, сидел Пётр. Я стоял рядом. Спектакль начинался.

Гул жующей толпы стих сам собой — от самого зрелища. Их правители, и старые, и возможные новые, стояли перед иноземным царем, как провинившиеся школяры. Мой спектакль начинался.

Пётр восседал на своем импровизированном троне. Я занял место рядом, чуть позади. Моя роль в этой пьесе требовала тонкости. Я выступал «независимым экспертом», призванным «помочь Его Величеству разобраться». Голосом разума. Беспристрастным аналитиком. Я вышел из-за спины Государя и оказался в центре всеобщего внимания.

— Господа синдики, — обратился я к делегации олигархов, и мой голос, усиленный рупором, разнесся над площадью. — Его Императорское Величество обеспокоен положением дел в вашем городе. Он хотел бы понять причины столь глубокого кризиса.

Старый глава совета вышел вперед. Он держался с напускным достоинством, однако дрожь в сцепленных за спиной руках выдавала его с головой.

— Господин генерал, в городе временные трудности… — начал он.

— Временные? — мягко перебил я его. — Весьма любопытно. Позвольте уточнить. Объясните Его Величеству, почему сегодня утром в Женеве, городе, который славится своим богатством, на рынках не было хлеба?

Вопрос был простым. По первым рядам, где стояли ремесленники, прокатился возмущенный ропот.

— Э-э… непредвиденные проблемы со снабжением… — пролепетал банкир.

— Не потому ли, господа, что все ваши пекари последние два дня круглосуточно пекли сухари, выполняя баснословно выгодный контракт? Почему вы не контролировали подобное? Почему не подумали о собственных гражданах? — спросил я, глядя на него.

— Это вы виноваты! — выкрикнул кто-то из его свиты. — Мы хотели, чтобы вы ушли!

— Уйти русским ценой голода собственных сограждан? — парировал я. — Весьма своеобразный патриотизм.

По толпе пронесся гневный шум. Я просто констатировал факты, которые выставляли их некомпетентными хозяйственниками, готовыми ради прибыли — или из страха — оставить свой народ голодным.

— Хорошо, — продолжил я, не давая им опомниться. — Допустим, с хлебом — досадное недоразумение. Но объясните, почему ваша доблестная городская стража не смогла навести порядок?

— В городе волнения… — начал другой синдик.

— Волнения? Или дело в том, что главный арсенал оказался заблокирован из-за досадной поломки одной из наших машин? Поломки, с которой ваши прославленные мастера, увы, не смогли справиться.

По толпе прокатился смешок. Я выставлял их и жадными, и технически беспомощными. В городе часовщиков и механиков это было страшным оскорблением.

Мне попробовали возразить, что мои же солдаты не пускали их к себе, но это только усугубило ситуацию, народ поднял на смех такую отговорку. Действительно, целый городской гарнизон есть и пара десятков солдат стала препятствием. По крайней мере именно так была преподнесена эта ситуация.

— И наконец, господа, — мой голос стал жестче. — Самый главный вопрос. Мы сообщили вам, что являемся целью Крестового похода. Почему вы скрыли