Либелломания - Н. Мар

— Моя дражайшая Злайя, — озорно улыбнулась я, — в век телепортов и звездолётов неужели для снятия напряжения требуется исключительно целый живой организм? Моему либидо не пойдёт на пользу тот, кто плохо целуется, несмешно шутит или невкусно пахнет.

Без шуток, я пыталась. Много. Терпеливо. В конце концов, большой город, свободные вечера и деньги располагали к желаниям. Всё было не то. И со мной было нелегко. Я не выносила касаний, если меня саму страшно не тянуло коснуться. Так, чтобы… прямо чтобы до боли невмоготу. И чем сильнее я пыталась что-то где-то с кем-то… тем лишь скорее понимала, что очередной «он» — был просто не моим источником электричества. И зачем он тогда, злилась я. Не зная откуда, я совершенно точно представляла, что должна почувствовать, если он — это он. Для всего остального давно изобрели эрзацы на любой вкус.

— Ну, — приобняла меня Злайя, — тогда повезло, что у тебя есть целая вечность, чтобы задирать планку.

Местный доктор, который осматривал мои ссадины и выдавал успокоительное, уже донёс магнуму, что городской занозе некуда возвращаться. Злайя и Онджамин горячо заявили, что готовы пойти на конфликт с диастимагом, чтобы оставить меня у себя. Но я бы им не позволила. Ни портить отношения с Джио, ни делать из аквадроу беспомощную сироту. Накануне вечером Джио прислал ко мне клеврею с велением явиться в октанон магнума. Октанон был на скалистом пике Аранея, и большинство смертных наблюдали его только издалека. Онджамин рассказывал, что обитель диастимага раньше возвышалась над отшельфом, царапая облака, но в первые дни вторжения эзеры обстреляли октаноны, которые посмели сопротивляться. Таких было немного. Большинство магов покинули Урьюи, а регулярной армии в отшельфах не держали. На фоне дезертиров, перебежчиков и покладистых городских властей блистали такие, как Джио. Всего лишь бумеранг, он дрался так, что восхитились даже те, кто ненавидел его за тяжёлый характер. Может, он и не улетел-то из желания идти наперекор всему, и дрался от избытка нерастраченной жестокости, и не отступал из принципа не признавать ошибок. Какая уже была разница? Он был хорош. Но потерпел поражение. Насекомые оставили его в живых контуженным, сломанным, разбитым. Но вскоре приняли решение дать отшельфам относительную свободу и занять города.

Уже через пару лет подвиг Джио был единственным, за что его ещё терпели. Шчеры вообще не любили менять порядки. Для них даже новая стрижка была чем-то вроде вызова. Я видела магнума мельком, но знала только то, что обсуждали за его спиной. Джио не любил… людей в целом. Как и люди его. Злые языки шептались, что его не взяли на Алливею свои же. Но злые языки и обо мне говорили невесть что. У Джио была стайка клеврей и винные закрома, в компании которых он проводил немало времени. Иногда он скучал и обрушивался как снег на голову, отдавал указания — в основном те, что запрещали что-нибудь.

К октанону магнума вёл традиционный стеклянный мост. Дорога не для слабонервных, так тщательно отполированная, что трудно было даже найти, где её начало. На середине у меня заныло под ложечкой. Джио был настоящий древний маг. А я… прямо сейчас казалось, что я так, случайная. Вода слушалась плохо, выкидывала фокусы. Я управляла ей как барьяшек звездолётом. Машина могла не отреагировать на танец на приборной панели или при неаккуратном шмыге разнести всё вокруг. Так и вода: я давала ей не силу, а жизнь, и она не подчинялась, а озорничала.

Джио стоял у дальнего окна в полупустой и длинной приёмной. Свет давали редкие бойницы высотой от пола до потолка и шириной с ладонь. Гибкие тела клеврей обвивали подиум, словно змеи. В воздухе чувствовался аромат их омытых нектаром тел, клубился дым кальянов, играли винные пары.

— Здравствуй, магнум Джио, — я коротко присела на пороге приёмной и склонила голову. — Безграничной бесконечности твоему вечному процветанию.

— Чувствуешь?

— Что?

Джио отвернулся от бойницы и откинул густые, до пола, смоляные волосы. Все диастимаги носили такие. Все, кроме меня. Он отдал бокал клеврее и пошёл ко мне. Свет бойниц играл в полах его плаща. Он с утра до вечера разгуливал по октанону в лучших на свете шелках или надел их ради меня? Джио подошёл ближе, чем полагалось по протоколу. Я знала эти протоколы, мой папа был магнумом.

— Чувствуешь, как душно стало? — понизил голос Джио. — Здесь нет места для двух диастимагов, Эмбер.

— Я не посмела бы с тобой конкурировать. Только жить, как добрые соседи…

— Даже не заикайся, — остановил меня Джио.

Он был долговяз и болезненно бледен, даже измождён, что не удивительно при его образе жизни. Список вредных привычек мелким почерком, говорили в отшельфе, был длиннее стеклянного моста. Без синяков и надутых бессонницей вен магнум был бы красив, как муза виноделов. Но небрит, высокомерен и развратен от чёрных обсидианов глаз до подножья пика Аранея. Я вздохнула. Меньше всего хотелось препираться. Я ценила подвиг Джио не меньше остальных и надеялась лишь перебороть этот позыв отказывать всем из вредности. Настроилась быть вежливой, сговорчивой и мягкой.

— Магнум Джио, я знаю, тебе есть в чём упрекать магов в целом и… Лау в частности. Но я пришла в твой отшельф одна, без рода и фамилии. Позволь мне просто жить здесь, ни во что не вмешиваясь. Мне не нужна власть, мне безразлично влияние, мне нет дела до твоей политики. Я буду работать на ферме и вносить посильный вклад в процветание отшельфа. Хочешь, я… да только прикажи, я не буду использовать магию, по правде, я этого сама не люблю.

— Нет. Ничего не выйдет.

— Джио, но почему? Почему? Если дело в папе, то он сделал всё возможное, он не предатель, — мой голос срывался. — Ведь и ты когда-то из шкуры вылез, но проиграл!

— Не повышай голос, иначе я выброшу тебя из бойницы. Пойдём, я объясню.

Со вспотевшими ладонями я прошла за магнумом к стеллажам с наваленными на них керамоцистами книг и документов, древними бумагами, планшетами и обрывками чертежей от руки. Кое-где на полках плесневели винные бокалы и бутылки. Джио взглядом выгнал клеврей. Потом взял керамоцисту и запустил содержимое. В воздухе между нами повис портрет.

— Твой дядя Лешью Лау. Ты хорошо его знала?

— Нет. Он не был близок нам.

— Думала, дело в твоём