Я – Ворона - Карина Вран

Не подходит только Лин Сюли. Оно объяснимо: в этот раз сначала идут ее сцены. Часть из них по задумке проходит на открытом воздухе. Меня же будут снимать в помещении, свет не так важен. Звездочка отрабатывает взаимодействие с отцом.

Тот ужасно занят, даже в зале для отдыха весь обложился отчетами от чиновников. Те на бамбуковых пластинках, не на бумаге, так что даже разворачивание докладов выглядит интересно.

Принцесса долго не решается потревожить покой государя-батюшки, прячется за ширмой. Та — шедевр просто. Мать моя искусница прилипает к изображению с монитора. Согласна с режиссерским решением: быстренько пройти мимо этой красоты было бы чистой воды преступлением. Против хорошего вкуса и художественного восприятия.

В остальном зал властителя не слишком претенциозен. В усадьбе канцлера как бы не дороже обстановка.

Дочурку с чаем от драгоценной наложницы У-ван, конечно, принимает. Каждый кадр — наслаждение для глаз. Не налюбуешься, как все красиво. Ровно до момента, когда государь давится напитком. Аудиенцию сворачивают, растерянную принцессу выдворяют из дворца. Малышка убегает подальше, на мостик, опускается на корточки и начинает плакать.

Оформление у всего этого — залюбуешься. Закатное солнце над горами, водоем с лотосами, острые кончики крыш. И горький детский плач.

— Наложим голоса перелетных птиц, — говорит сам себе режиссер. — Время года соответствующее.

Я чуть не предложила карканье ворон наложить. Но одумалась: нечего воронам подле конкурентки голосить. Хватит того, что ей сценарист Ма изо всех лошадиных сил подыгрывает.

Сравните: эмоциональная и выразительная часть для звездочки и… снова простое сидение на попе ровно для куколки.

Меня — фарфоровую куклу — после заката дарят дочке чиновника, который закусился с канцлером Се. Сам праздник снимут отдельно, так как подарок доставят в резной деревянной коробке. Сидеть внутри ящика? Увольте, это ж даже не покажут.

А дальше получательница подарка должна с восторгом бегать и прыгать вокруг необычной игрушки. Игрушка же… должна просто сидеть с открытыми глазами. И изредка медленно моргать. Это подается под соусом, что вот раньше ее все боялись, и кукла-демон откликалась на страх. А теперь вместо страха ее окружили восхищением, почти что щенячьим восторгом. Девочка в кукле подавляет демона, но и сама себя никак не проявляет.

Один раз я отсидела с пустым взглядом. Для разнообразия сойдет, но ровно один раз. Обломится лошадь страшная. Ян Хоу никаких дополнительных указаний не дает. Значит, что? Свобода воли и самовыражения.

Кира Воронова по молодости лет смотрела шоу про юных моделек. Их там учили «улыбаться глазами». Преподносилось сие, как невероятно сложный навык. На деле не так это и трудно.

Нужно лишь погрузиться в правильное воспоминание. Улыбка ведь бывает очень разной: игривой, загадочной, безмятежно-счастливой, торжествующей, да даже злорадной. Список можно долго продолжать. Все эти «оттенки» улыбки объединяет одно: для того, чтобы зритель их увидел, понял и прочувствовал, нужна — искренность.

Если вы переживаете в памяти и в сердце определенный момент, это отразится в ваших глазах. Сыграть искренность… не думаю, что это возможно. Не для меня, по крайней мере.

Самые светлые воспоминания у большинства из нас — из детства. Серебристая от росы трава у дорожки возле дома, душистая лесная земляника прямо с кустика в мозолистых ладонях деда. Парное молоко — настоящее, деревенское, с пенкой. И пенка на варенье, сваренном бабушкой: варенье на зиму, а вот сладкой пенкой можно наесться всласть.

Это летний теплый — грибной — дождик, в который так весело шлепать по лужам, и чтобы непременно — радуга, а лучше двойная. Это теплые мамины руки. И еще папка, который из-за спины достает жестом фокусника пушистого глазастого котенка в плетеном лукошке. Ты смеешься и плачешь, и хлопаешь в ладоши, ведь тебе так хотелось хвостатого дружочка с черным носиком, но ты не решалась о нем попросить.

Мои новые мама и папа. Они невероятным образом стали родными, вошли в сердечко и, конечно, тоже есть в воспоминаниях.

Все это отражается в улыбке. Той, что не трогает уголки губ, но сияет в глазах. Из сердца — к сердцу.

— Снято, — не своим голосом завершает действо режиссер Ян. — Перерыв десять минут.

И тянется за солнцезащитными очками, затем быстро удаляется. А еще вся съемочная группа отчего-то начинает дружно хлюпать носом. Удачная была мысль: попросить сегодня маму взять с собой упаковку бумажных платочков. Баул-то у нее вместительный, чего бы не прихватить. Вдруг пригодится?

Ей же первой и пригождается. И Чу. И другие только что не в очередь выстраиваются за платочками.

Вот и славно. Значит, хорошо получилось. Правильно.

[1] 四君子(кит). [Sìjūnzǐ] — четыре благородных мужа.

[2] 關係(кит). [guānxì] — связи, отношения.

Глава 12

Десять минут пролетели, как миг. Только смежила веки, чтоб отрешиться от эмоций, как уже голос режиссера возвращает из спокойного «нигде». Всего и успела, что ослабить душевный порыв.

Легче всего себя «охлаждать» от слишком уж яркого чем-то скучным. Скажем, вспомнить, как меня ругала наставница по актерскому мастерству.

«Да, мимика — это твоя сильная сторона», — восклицала Наталья Сергеевна. — «Ты из тех, кто реально мечет глазами молнии. Дар, не иначе. Но ты еще помнишь, милочка, где мы? Театр — это не про большой экран и не про крупные планы. Иди, сядь в заднем ряду. Много ты разглядишь выражений на лицах актеров? Вот, гляди, я стою вполуоборот, как тебе мой взгляд? Видно?»

Увидать издали и впрямь удавалось немногое, с моей-то близорукостью. Это был один из редких моментов, когда Кира Воронова пожалела об отказе от ношения очков.

«Теперь понимаешь? — поучительно кивала наставница. — 'Это не значит, что мимические выражения не важны. Наоборот! Мимика у тебя не театральная, но это не беда. Усилить не трудно, с такой-то базой. Однако на одной лапе собака не ускачет далеко. Дикция еще куда ни шло, а вот интонация не дотягивает. Бу-бу-бу, ты как жуешь этот лист бумаги. Голос — важнейший инструмент. Вторая лапа. Жестикуляция, язык тела — это ой. Тело и руки у тебя, милочка, деревянные».

Сергеевна редко хвалила. Если такое случалось, то тут же швыряла «противовес». Гоняла она нас, великовозрастных оболтусов, мечтателей и «искателей себя» по-всякому. Мы и в детские игры (те, что для 2−5–7 лет) играли по ее требованию. Из дюжины «мучеников» Натальи Сергеевны, что также расшифровывалось, как «мои ученики», только двое на