Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

и пришлых воинов, — что сторожили Янтарный путь. При нем же появились и городки, где велся торг между римлянами и предками натангов и самбов. С тех пор много воды утекло, но от того славного времени остались эти доспехи, кровь римского гражданина, центуриона Полемониса, в жилах многих княжеских родов, да и само название нашего святилища: Ромува — новый священный Рим.

Ехавшая позади Рисса внимательно слушала Сабинаса и ее сине-зеленые глаза как-то по-особому блестели в темноте чащи. Меж тем они уходили все дальше вглубь леса: тут и там журчали ручейки, временами попадались и небольшие реки, через которые приходилось искать брод и коварные болота, где пруссы показывали велетам тропки, помеченные понятные только им вешками. По пути им не встретилось даже самой захудалой деревушки: то ли эта часть Пруссии была мало заселена, — во что Люб не особо верил, памятуя о многочисленности здешних народов, — то ли Сабинас и прочие кунигасы нарочно вели их самыми глухими тропами, подальше от жилья. Вскоре Люб понял, что они проходят через одну из здешних священных рощ: на пути им попадались то небольшие идолы, искусно вырезанные в стволах деревьев, то нехитрые подношения на перекрестке лесных тропок. Время от времени прусские кунигасы останавливались здесь, чтобы сделать собственные подношения — и велеты присоединялись к ним, не желая ссориться со здешними богами. Попадались путникам и более зловещие приметы — обгорелые или раздробленные и разбросанные человеческие кости на тех или иных полянах: видимо здешние боги, как и все остальные, нередко требовали себе и таких жертв.

Солнце уже клонилось к закату, когда они вышли к слиянию двух небольших лесных рек, где стоял огромный дуб с вечнозеленой листвой. Все остальные деревья, сколь бы они не были велики и могучи, казались лишь лесной порослью рядом с этим лесным исполином. Вокруг дуба торчали высокие деревянные шесты, а между ними — растянуты большие полотнища из красной и черной ткани. Перед этими полотнами стояло с несколько десятков человек — молодых и старых, облаченных в длинные белые одеяния, застегнутых на три петлицы и с поясами, несколько раз обернутыми вокруг туловища. Внизу к одежде крепились кисти из бычьих хвостов и пучки шерсти от разного зверья.

Впереди стоял статный мужчина, лет сорока, с длинными рыжевато-каштановыми волосами и зелеными, как у кошки глазами. Голову его прикрывали венок из дубовых листьев, в руках он держал двурогий посох.

— Приветствую князей земли прусской, — звучным голосом сказал он, — и тебя, князь Велети. Я Прутенос, старший из вайделотов Ромувы рад видеть вас в священном месте.

— Приветствую тебя, мудрый, — Люб склонил голову, — столь прославлена Ромува по всему Янтарному морю, что и я не мог не поклониться ее жрецам. В моих владениях немало людей чтит ваших богов и их боги — мои боги. Позволь мне сложить наши дары к ногам Паттолса, Перкунаса и Потримпса.

— В наше время редко встретишь такое благочестие среди молодых, — усмехнулся Прутенос, — увы, никто кроме жрецов не вправе войти за эту завесу. Можешь передать мне свои дары и я с молитвою о твоем благоденствии возложу их у корней священного дуба.

— Тогда мы сделаем это завтра, — кивнул Люб и уже хотел повернуть коней в поисках ночлега, когда Прутенос вдруг указал на Риссу

— Она может зайти за завесу, если пожелает, — сказал он, — жрица Моряны и наставница Волха, князя-жреца Ладоги, который желает сесть под священным дубом, вправе предстать перед ликом богов. Если, конечно, не побоится, — добавил он с легкой усмешкой.

Рисса переглянулась с Любом и, бросив поводья ближайшему воину, соскочила с коня, подходя к вайделоту. Прутенос кивнул и, отогнув в сторону часть полотнища, впустил Риссу за священную завесу.

Перед ней открылось подножие дуба, где в самой толще ствола были выдолблены три ниши-дупла. В них стояли идолы троих богов, вырезанные столь искусно, что, казалось, боги сами вырастали из недр священного дерева. Посредине стоял Перкунас, могучий муж с черной словно туча бородой, красным лицом и волосами, раскрашенными подобно языкам пламени. В одной руке он держал молнию, в другой — огненно-красный янтарь. Из такого же янтаря были сделаны и глаза грозового бога. Перед изваянием горел костер, в который два вайделота подкладывали сухие дубовые ветки.

— Этот костер горит всегда, — сказал Прутенос, — если он погаснет вайделот, что не уследил за ним, сгорит на костре из тех же веток.

Слева от громовержца стоял Потримпс, — красивый безбородый юноша в венке из колосьев и серпом в руке. Глаза его — светло-золотистый, почти прозрачный янтарь, с черными точками застывших мушек-зрачков. Перед богом плодородия стоял горшок, откуда-то и дело норовил выползти большой уж. Рядом с горшком сидела белокурая вайделотка, всякий раз осторожно возвращавшая змею на место. Наконец, справа стоял Паттолс, старик с лицом мертвеца и длинной седой бородой. В руке бог смерти держал человеческий череп, голову прикрывал белый платок, вместо глаз зловеще блестели бусины черного янтаря.

— Три бога- три