Чудак на холме - Лев Юрьевич Альтмарк

ваш подчинённый лейтенант Даниэль Штеглер не забывал о своей высокой миссии израильского полицейского и о своей главной задаче: ни в коем случае не бросить своими необдуманными поступками тень на нашу доблестную полицию…

При последних моих словах Дрор презрительно хмыкает, нисколько не сомневаясь, что это опять мои ехидные шуточки, тем не менее, всё, что рассказываю, выслушивает с интересом и кое-что даже помечает карандашом на листе бумаги.

– Не заговаривай зубы! Что ты конкретно собираешься предпринимать дальше? – вопрошает он почти мирно. – Хоть ты ни с кем советоваться, как я понимаю, не собираешься, и всегда поступаешь по-своему, но уж сделай милость, информируй хотя бы изредка, какие неприятности нам придётся расхлёбывать после твоих геройских похождений!

– Как только появятся какие-то результаты, в то же мгновение доложу обо всём подробно, а сейчас пока лишь одни слова…

– Слова, говоришь?! – снова заводится Дрор. – А двенадцать погибших в перестрелке плюс труп безымянного бандитского вожачка? А покончивший жизнь самоубийством киевский лже-Столыпин? Это всё слова? Кто у тебя завтра на очереди?

– Но все эти дела уже официально расследуются и без всяких моих секретов…

– И всё-таки хочу тебя ещё раз спросить: почему ты раньше ничего не рассказывал о последних контактах с Гольдбергом? Что тебе мешало? Или полицейские погоны жмут?

– Хотел всё принести уже в готовом виде на блюдечке. Глупо поднимать бурю в стакане воды…

– Не юли! Не люблю, когда лгут в глаза! Прокололся – так признайся.

Наш разговор всё больше начинает напоминать какой-то дурацкий школьный диалог между учителем и провинившимся школяром. Пора идти в наступление, хватит сидеть в обороне.

– Простите, господин майор, но в чём моя вина? Вовремя не заострил ваше внимание на Гольдберге? Так ведь он ни в чём в то время и не засветился, и мы ничего о его новых телодвижениях не знали. Он даже не был в оперативной разработке. Теперь – появились факты, но опять же их нужно доказывать и доказывать…

– Вот и доказывай! Тебе кто-то мешает это делать? Только грань не переходи.

– Да что вы, господин майор! Я чист, как стёклышко, и никогда ничего противоправного не совершал…

– Совершил бы – сел бы! И никто тебя прикрывать не стал бы. Даже я… Ты не представляешь, какие высокие инстанции контролируют этого сумасшедшего живодёра-профессора! И все его контакты со звукозаписывающими фирмами давно известны. А не брали его потому, что всем интересно было, куда это заведёт. Другое дело, что он нередко уходил из-под контроля, даже не подозревая об этом, и заключал какие-то безумные контракты то с махровыми российскими монархистами, чтобы возродить нового Столыпина, то с бандитами, которым вдруг захотелось вернуть к жизни своего взорванного конкурентами Розенталя…

Сообщение шефа не просто шокировало – оно убило меня наповал. Но мне удалось выдавить из себя:

– А ещё что за ним числится?

– Пока неизвестно, – Дрор замолкает и отворачивается к бумагам на столе. – Короче, поступим так. Раз ты опять ввязался в эту… в эту крайне поганую историю, то попробуем использовать ситуацию действительно в оперативных целях. Контактов с профессором Гольдбергом не теряй, но и никаких полётов чёрт-те знает куда и прочих экспериментов, после которых остаются трупы, чтоб больше не было, понял? Не слышу ответа?!

– Понял, – киваю головой и облегчённо вздыхаю. Гроза, видимо, миновала. Всё обошлось без жертв.

– Нам нужно собрать как можно больше материалов и документальных свидетельств противозаконной деятельности профессора, чтобы упечь его уже не на каких-то два года с досрочным освобождением, а надолго. Притом – нужны именно железные факты и показания очевидцев, а не твои соображения. Выводы пускай делает суд… Это ты хоть понял? Ты должен не помогать его бредовым планам, а по возможности противодействовать им и всё время собирать материалы.

Послушно киваю головой, чтобы не дразнить шефа, и гляжу на него глазами досыта наевшейся собаки. Надо же до конца усыпить его бдительность. Если уж обвести вокруг пальца не удалось. Хотя… какое там обвести!

– Затем, – голос Дрора становится мягче, и он снова превращается в бывшего спокойного и невозмутимого начальника, которого я знал всегда, – постарайся выяснить прежде всего, что он ещё натворил, кроме киевского дела и дела наркоторговцев. Сам же сказал, что он намекал на что-то ещё. Нужно переловить всех этих людей-перевёртышей, пока не возникли какие-то непредвиденные ситуации. Учти, что головы откручивать будут нам – мне и тебе, ведь дело уже стоит на контроле у самого высокого начальства. Но мне отвернут в первую очередь. Лично я давно прикрыл бы всю эту мерзость и пересажал всех участников в те места, которые они давно заслужили. Гольдберга – в тюрьму, а тебя – в постовые, чтобы ноги в задницу каждый день вколачивал, гоняясь за хулиганами. А гольдберговских «пришельцев» отправил бы по месту прописки! Да начальство, увы, не даёт…

– Может, и у начальства какие-то секретные планы на нашего профессора? – подсказываю я.

– Какие ещё планы?

– Ну, вдруг им захочется тоже переселиться в тело молодого плейбоя из немецкого порно, – хихикаю неожиданно для самого себя, – чтобы подчинённых девиц совращать. Впрочем, они это делают и так, без всякого переселения…

– Отставить! – рычит Дрор и оглядывается по сторонам, будто в кабинете кто-то нас может подслушивать. – Не смей даже думать о таких вещах! Совсем распоясался, лейтенант, ведёшь себя, как со своими дружками-собутыльниками. Я тебе кто?!

После такого риторического вопроса опасаться Дрора больше не следует. Когда он начинает интересоваться у подчинённых, кто он для них, это означает, что он не просто успокоился, но и настроен весьма благодушно. Эта особенная черта коренных израильтян – мгновенно переходить от гнева к радостному сюсюканью и наоборот – до сих пор удивляет меня, но сам я её, видимо, никогда не приобрету. Не получается, да и, честно говоря, не хочется.

– Вы для меня, господин майор, как отец родной! – проливаю бальзам на его застарелые раны. – Скажу по секрету, что такого начальника у меня ещё не было! И не будет…

– Ладно тебе, – ворчит Дрор, – будто я не знаю, какой ты… на самом деле. Но в тысячный раз повторяю, никакой самодеятельности, ты меня слышишь? О каждом своём шаге докладывай мне лично в любое время дня и ночи… Когда у тебя назначена встреча с Гольдбергом?

– Мне надо с ним для начала созвониться.

– Ты должен быть в курсе, где он находится каждую минуту. Ночью тебя разбудят – без запинки обязан доложить, по какому адресу его можно найти, и на какой подушке он спит. И ещё раз заостряю твоё внимание: никаких путешествий во времени и на тот свет! Иначе мы тебя потеряем и его