Чудак на холме - Лев Юрьевич Альтмарк

умение поставить себя на чужое место и проникнуться мыслями и болью собеседника. Такое в книжках не вычитаешь. Абстрактной мудрости, то есть накопленных книжных знаний, по-моему, не бывает. Или это не мудрость, а нечто другое – искусственное и нежизнеспособное.

Да и о смерти я едва ли сегодня узнал больше. Грань, за которую никто из живущих не хочет заступать, пусть даже для того, чтобы потом вернуться назад с новым знанием, так и остаётся непреодолимым барьером. Всё, чем сегодня занимается профессор Гольдберг, испокон веков считалось кощунственным и запретным с точки зрения нормальной человеческой психики, не очень-то согласующимся с рассудком. Где-то в глубине души у меня всё время не перестаёт кипеть протест и скрытая ненависть к профессорским экспериментам. Но я каждый раз, по сути дела, остаюсь в стороне. Почему я так поступаю, не могу объяснить. И почему одновременно помогаю ему, когда он обращается ко мне?.. Может быть, причина всему – жгучее испепеляющее любопытство: а вдруг всё-таки ему, а значит, и мне удастся заглянуть туда, куда никто до нас не отваживался заглядывать?! И в той, новой реальности я открою для себя какую-то истину, которая поможет мне… В чём? Каких откровений мне ещё нужно? Не знаю…

Я страшусь и не желаю таких открытий, но… наверное, всё же желаю. По-иному объяснить свои поступки не могу. Может, это какая-то давно накатанная колея, свернуть с которой пока никак не получается?

…Белый балахон девушки развевается чуть впереди. Когда немного отстаю, он почти растворяется в окутывающем нас молочно-сером облаке, и меня немного страшит, что я останусь здесь один, между небом, которого нет, и землёй, которая и не земля вовсе…

– Куда мы летим? – кричу, а голоса своего не слышу.

Девушка поворачивает голову в мою сторону, некоторое время вглядывается в моё лицо и отвечает:

– Разве ты сам себе не поставил цель?

– Но ведь ты сказала, что знаешь, кто мне нужен?

– Не знаю точно, чью душу ты хочешь потревожить, но то, что ты собираешься сделать, не совсем правильно.

– Зачем же ты мне помогаешь?

– Я обязана помогать всем, кто приходит сюда, – кажется, она слегка опечалена, но продолжает лететь дальше и искоса поглядывает, не отстаю ли.

– Для чего всё это? – удивляюсь очередной раз. – Помогают, когда нужно что-то исправить. А что можно исправить… в смерти?

Девушка больше на меня не оглядывается, лишь указывает рукой куда-то вниз:

– Посмотри, вон там те, кто тебе нужен… А смерть – это не конец существования, иначе всё было бы очень просто, однозначно и скучно. Жизнь потеряла бы всякий смысл без тайны смерти… Но тебе этого пока не понять.

– Почему не понять?!

– Потому что ты ещё жив…

Снова вокруг меня поле с ромашками. Но я уже не одинок на нём. И хоть моей спутницы больше нет, теперь повсюду люди, расхаживающие из конца в конец по полю. Иногда парами, но чаще поодиночке. И никто на меня не обращает внимания. Движения людей хаотичны и внешне бесцельны, и ни к кому из них подходить почему-то не хочется.

– Кого ты разыскиваешь, человек не из нашего мира? – слышу шелестящий голос за спиной.

Я даже вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. Передо мной невысокий моложавый парень с длинными вьющимися волосами, закутанный в греческий хитон.

– Я ищу американского музыканта Луи Армстронга. Ты можешь мне помочь его найти?

– Отчего же не могу? – улыбается парень. – Ты попал туда, куда тебе нужно: здесь место для душ музыкантов. Иди за мной.

Так же, как и за девушкой, отправляюсь следом за ним. Мне хочется спросить, как его зовут, но пока не решаюсь.

Мы проходим мимо двух людей – или душ? – сосредоточенно беседующих и никого не замечающих вокруг.

– Кто эти люди? – наконец, спрашиваю.

– Эти? – по-прежнему улыбается парень. – Толстяк – Дюк Эллингтон, а тот, что поменьше, – Вольфганг Амадей Моцарт. Это наши самые великие пианисты, которым только здесь удалось встретиться и поспорить о своём замечательном инструменте… Жаль, что у нас тут тишина, нет музыкальных инструментов, и они не могут поиграть друг для друга.

– А как же остальные знаменитые пианисты – Лист, Горовиц, Рихтер? – вспоминаю неожиданно.

Но мой спутник ничего не отвечает и идёт дальше.

– Скажи, а где тут, – снова вспоминаю, – Джон Леннон и Джордж Харрисон?

– Кто тебе нужен, скажи точно, – парень замедляет шаг и по-прежнему не перестаёт улыбаться.

– Нет, об этих чуть позже, – смущаюсь и машу рукой, – сейчас мне нужен лишь Армстронг.

– Погляди вперёд. Видишь группу под высоким деревом? – он указывает пальцем. – Там все джазовые музыканты.

– Как твоё имя? – решаюсь, наконец, спросить, чувствуя, что он сейчас исчезнет.

– Орфей…

Великого джазового трубача Луи Армстронга видно издалека. Невысокий полный смешливый старик в центре небольшой компании рассказывает что-то весёлое и непрерывно размахивает руками. При моём появлении все замолкают и принимаются с любопытством разглядывать меня.

– Здравствуйте, – вежливо раскланиваюсь со всеми, – простите, что отрываю вас от беседы, но мне хотелось бы поговорить с господином Армстронгом.

Армстронг минуту размышляет, изучая меня долгим взглядом, потом пожимает плечами:

– Ну что ж, если мистеру угодно пообщаться, то я не возражаю. Времени у меня теперь хоть отбавляй.

Мы отходим в сторону, и мне почему-то не хочется начинать первым. Жду, пока заговорит старина Луи.

– Как ваше имя, молодой человек? – спрашивает он.

– Даниэль Штеглер. У меня к вам одно очень занятное предложение, господин Армстронг…

– Не нужно так официально. Зовите меня Сатчмо, так мне привычней. Этим именем меня называли друзья и газетчики там… – он неопределённо машет рукой в сторону, и в глазах у него вдруг вспыхивает чёрными молниями такая тоска и безысходность, что у меня перехватывает дыхание.

Но, наверное, это хорошо, потому что легче будет вести дальнейшую беседу.

– Скажите, мистер Сатчмо, вам хотелось бы вернуться в мир живых, где вы смогли бы снова взять в руки трубу и исполнять музыку?

Старик отвечает не сразу, но лицо его по-прежнему печально:

– Зачем вы спрашиваете об этом? Вам хочется сделать мне больно?

– Вовсе нет! Просто сейчас появилась такая возможность, – внимательно смотрю на него, но лицо Армстронга безучастно. – Если не возражаете, немного расскажу.

Он молча кивает, и впервые в его глазах появляется светлая искорка интереса.

– Я прибыл к вам из… из мира живых. И вернусь туда спустя некоторое время. Сейчас у нас появилась возможность переселения души умершего в новое тело, чтобы она продолжала существовать снова там, где привыкла. Как будто человек родился заново. Не спрашивайте, как это делается, потому что тонкостей не знаю, но такое существует в действительности…

– Я что-то