Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

– Зубы дракона?! – гремит он следом.

О.

Фраза о зубах дракона напоминает о том, как я слышала его голос в своей голове.

Но я не спрашиваю.

Я ничего не говорю.

– Где ты взяла… – Аид резко замолкает. А потом его голос, наоборот, становится тише: – Вор, который принес тебе твои вещи. Он дал их тебе.

Я не буду навлекать на Буна беду за помощь мне.

– Он тебе и топор дал?

Тут я резко поднимаю взгляд:

– Я…

Аид достает из ниоткуда другой топор, который выглядит точно так же, как мой.

– Они парные, – говорит он. – Один подарил их старшему сыну Кроноса после того, как мы заперли титанов в Тартаре.

Так вот что это за символ на рукояти! Я думала, это Зевс, а это Один. Наверняка Зевс тащился оттого, что подарок получил Аид, учитывая, что тогда царем богов был как раз сам Громовержец.

– Я думал, что потерял один около десяти смертных лет назад. – Аид пристально смотрит на топор, который я до сих пор сжимаю в руке. – Видимо, нет.

Мои глаза расширяются так сильно, что это почти больно.

– Он просто появился и не позволял мне от себя избавиться, – говорю я.

Аид вешает свой топор в одно из колец на кожаной перевязи, которую он снова надел.

– Мне не важно, откуда он у тебя. Ты воспользовалась им на глазах у богов.

– Они подумают, что это просто выкидной нож.

– Уверяю тебя, они прекрасно знают, что это, – огрызается Аид. – И это уже две реликвии, и ни одна не получена от меня. Проклятье, Лайра. Мы уже испытываем судьбу с жемчужинами.

Вот об этом я тогда заботилась в последнюю очередь.

– Нет правил, запрещающих проносить на Тигель свои реликвии, – тихо говорю я. – Скажи даймонам, откуда они у меня.

Неправильная фраза, судя по тому, как его молчание обжигает меня.

– По-твоему, это смешно? – наконец бормочет Аид.

Вот уж нет.

– Я не улыбнулась, – указываю я.

– Только два других поборника сегодня использовали свои дары. Один – чтобы выжить, второй – чтобы победить в Подвиге.

Я хмурюсь:

– Диего использовал дар, чтобы победить?

– Да ты издеваешься, – на выдохе скалится Аид. – Как ты думаешь, что это было за свечение?

Свечение? Какое свечение?

– Я это пропустила. Была слишком занята, пытаясь не сдохнуть.

– Его дар – Ореол героизма. Он дает ему усиление всех четырех добродетелей: Разума, Сердца, Отваги и Силы. Он появился у него над головой, пока поборник решал проблему.

Ну… вот хрень.

– Этот дар сделает его непобедимым.

– А должна ты спрашивать, – и он снова вернулся к громовым раскатам, – почему более ни один поборник не прибегнул к своим дарам, хотя они могли.

Он прав. Он прав, но я не могу с этим сейчас разбираться.

Я ложусь спиной на прохладный пол и закрываю глаза предплечьем. Приходит смутная мысль, что мы снова в доме Аида на Олимпе. У меня сейчас просто нет сил на это реагировать.

– Ты вздремнуть решила, чтоб тебя? – Я чувствую, как он нависает надо мной.

Я не открываю глаза.

– Ты не можешь… дать мне минуту?

Зловещая тишина, установившаяся в комнате, отращивает клыки и когти тем острее, чем больше я тут лежу. И наконец она пробивает измотанность, шок и скорбь, поддерживающие меня в состоянии онемения.

Я слабо выдыхаю:

– Как давно кто-нибудь заставлял тебя ждать?

– Я. Не. Жду. – Каждое слово обрывается на конце так, словно Аид откусывает звуки.

И я не знаю, что такого в том, что сейчас он ведет себя как тварь, – возможно, надменный эгоизм, типа «я всемогущий бог», – но из меня вырывается смех. Резкий лающий звук, который удивляет меня примерно так же, как и Аида, и который проглатывает тишина его усиливающегося гнева.

Но теперь я сломала печать и не могу остановиться. Смех льется из меня, яростный и напряженный. Я умудряюсь сесть, но, серьезно, я не могу остановиться.

Я смеюсь так долго, что Аид, хмурясь, опускается передо мной на колени.

– Лайра?

Слезы текут по моим щекам, я качаю головой, лицо и живот начинают болеть от болезненного веселья, цепко держащего меня в своей хватке.

Раздражение проносится по чертам лица Аида, сжимая идеальные губы в тонкую линию.

– Лайра, прекрати.

Потом Аид хватает меня за плечи. И как только он касается меня, смех прекращается, внезапно обрываясь, и я пялюсь на него.

И на меня наваливается все.

Я обещала себе не плакать. Не плакать, проклятье. У меня уходят все силы на то, чтобы сдержать эмоции. Мне как будто приходится заставить себя онеметь, чтобы их не чувствовать. Я знаю, что пялюсь на Аида, но на деле его не вижу: я устремилась в себя. Если бы я сделала что-то подобное на глазах у Феликса, он бы велел мне подобрать сопли, а может, даже привел меня в чувство пощечиной.

Мне надо подняться на ноги. Пойти переодеться и прикинуть следующие шаги. Не выказывать такую слабость. Никому.

Особенно Аиду.

И когда он молча садится на пол рядом со мной, ногами в другую сторону, прямо напротив меня, настолько близко, что я чувствую его тепло сквозь мокрую одежду, я не знаю, как с этим справляться. Не с плечом, на котором можно поплакать, а с молчаливой поддержкой.

Я бы стерпела, если бы он наорал на меня, ушел, начал обвинять, даже швыряться чем-нибудь.

Но такое чувство, как будто самая кроха гребаного понимания, самая мелкая песчинка пробивает дыру в эмоциональной крепости, которую я выстроила вокруг себя за годы, и оттуда бегут слезы. Я сильно закусываю губу, пытаясь их остановить.

А Аид делает самое ужасное, что можно сделать, – смягчается.

Он накрывает мою щеку ладонью, большим пальцем нежно касается губы там, где я ее прокусила. Его глаза меняют цвет от острой стали до вихря ртути, и я вижу в них… понимание.

– Не надо так.

Я не могу говорить, потому что в горле застрял комок, так что просто качаю головой.

– С тобой все будет хорошо. Обещаю.

Не припомню, когда в последний раз кто-то говорил мне хоть что-то отдаленно похожее, и это бьет по моим чувствам. Но я качаю головой: ведь дело не в этом. Дело не во мне. Вовсе нет. Так не должно было случиться. Исабель не заслужила.

– Я… – Мне приходится тяжело сглотнуть. – Я держала ее за руку, пока… – Я едва ее знала, но, кажется, я не могу просто так это отпустить. – Ей было так больно.

Так больно.

– Я знаю, – бормочет Аид и стирает слезы, сбежавшие из-под подушечки его большого пальца. – Я знаю.

Я не могу выкинуть из головы выражение лица Исабель: панику, навязчивое знание, что она сейчас умрет, в полных ужаса глазах, пока она кричала и кричала.

– Я не отпускала. Даже… когда…

Я не могу сказать. Не вслух. Тогда это станет реальнее, хуже, зацементируется в моем мозгу.

– Я видел, – говорит Аид. Его низкий рокочущий голос окружает меня, и нечто утешительное в этом звуке наконец-то проникает в меня, и в моей груди что-то потихоньку разжимается.

Я обхватываю его запястье ладонью и сдаюсь, подаюсь навстречу его касанию, закрывая глаза, слушая его ровное дыхание, пытаясь подстроить свое под этот звук, под него. Это помогает.

Быть… с ним.

Его утешение. Его непоколебимость. Его касание.

Касание бога смерти.

«О чем я думаю, во имя Верхнего мира?»

Мои глаза мгновенно распахиваются, и я вижу, как Аид наблюдает за мной.

Он поддевает мой подбородок пальцем, заставляя посмотреть на него.

– Если я пообещаю позаботиться о ней в Нижнем мире – выделить ей милое местечко в Элизии, – это поможет?

31

Знать врага своего

Я таращусь в серо-стальные водовороты глаз, пока вслед за пониманием, где именно мы сидим и как именно касаемся друг друга, мной по капле не овладевает неловкость. От нее