Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

все лица (слишком много богов надо вспоминать, и я не уверена, что все они здесь греческие), но, кажется, опознаю Эйрену – богиню мира, Гибрис – богиню дерзости и Трасоса – бога отваги. Про это дело должен быть анекдот. Заходит поборник в бар…

– Лайра?

Я останавливаюсь. Барменша смотрит прямо на меня.

– Э-э… – Я оглядываюсь, но позади никого нет. – Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Она одета в готическом стиле, с темно-красными прядями в черных как смоль волосах и с черным макияжем вокруг глаз, а на губах играет жалостливая улыбочка в стиле «о, глупая смертная».

– После сегодняшнего дня мы все тебя знаем, милая.

Ясно. Поборница Аида в Тигле. Все боги смотрят.

Она добавляет:

– Отлично справилась с первым Подвигом.

Кажется, мне пора привыкать к поздравлениям с выживанием там, где прямо на моих глазах погиб другой человек. Не желая никого обижать, я киваю.

– Я Лета, – представляется она. – Богиня забвения и беспамятства. Кажется, тебе бы такое пригодилось.

Во мне вспыхивает раздражение: как же легко меня прочесть.

– Все в порядке. Я ищу своих коллег-поборников. Ты их тут не видела?

– Аид придет? – Лета косится мне за плечо.

Мне признать, что я одна?

Я не отвечаю слишком долго, и она проницательно щурится:

– В таком случае тебе, скорее всего, не стоит быть здесь.

– Выключи это дерьмо! – слегка невнятно орет голос из дальнего угла.

Знакомый голос, который я слышала буквально сегодня утром.

Я опасливо оглядываюсь и наклоняюсь, чтобы заглянуть за колонну. Ну конечно, за столом сидит Посейдон, все еще в своих чешуйчатых штанах, синие волосы собраны в небрежный пучок. Бог откровенно пьян, как пресловутый сапожник, и щеголяет здоровенным фингалом под глазом.

Срань. Лета права. Мне правда не стоит здесь быть.

Я хмуро прослеживаю его взгляд к одному из телевизоров, и у меня внутри все сжимается. Я не слышу репортаж, но мне и не нужно. Буквы на экране прямо говорят мне, кто эта женщина. Она вещает с трибуны, полной микрофонов, окруженная, судя по всему, семьей, и у меня падает сердце.

Надпись внизу экрана гласит: «Тело королевы красоты Исабель Рохас Эрнайс было возвращено богами. Эстефания Россио, с которой они дружили десять лет, высказывается против Тигля и греческого пантеона».

Скорбь, искажающая лицо подруги Исабель с покрасневшими и опухшими от рыданий глазами, настолько откровенна, настолько нечеловечески глубока, что я едва могу на нее смотреть.

Лета наливает напиток кому-то из гостей, но бросает взгляд в дальний угол.

– Посейдон не в настроении. Я бы держалась подальше на твоем месте.

– Что у него с лицом?

– Артемида.

Барменша говорит так, будто это все объясняет.

По залу разносится грохот, и я едва не выпрыгиваю из собственной шкуры. Резкий шум сменяется внезапной тишиной, прерываемой только шипением искр. Трезубец Посейдона торчит из экрана, который показывал семью Исабель.

– Эй! – окликает Лета, переходя за стойкой так, чтобы лучше видеть бога. – Ты возместишь?

– Что, эта мелкая смертная правда считает, будто я хотел убить собственную поборницу? – орет Посейдон в разбитый экран.

Нимфа, сидящая рядом, пытается его успокоить:

– Конечно, она бы так не подумала. Смертные не знают, что произошло. Даймоны только вернули тело и объявили победителя Подвига. Они не объяснили, как она умерла – или почему. – Когда это явно не действует, она добавляет: – Наверняка они все равно винят Аида.

Все вокруг начинают согласно кивать, а я сглатываю желчь, подступающую к горлу. Посейдон откидывается на сиденье и с хмыканьем скрещивает руки на груди.

Лета корчит гримасу, затем переводит взгляд на меня:

– Ты бы лучше шла отсюда, пока он тебя не заметил.

Я уже полностью с ней солидарна, мой взгляд мечется между Посейдоном и входной дверью. Но тут у меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что внимание разъяренного бога обращается на меня.

34

Зэй Аридам

Я тут же выскальзываю за дверь, на улицу. И не выдыхаю нормально, пока не оставляю квартал развлечений за спиной, направляясь на запад, к храмам.

Поскольку Афродита сделала оригинальное предложение, я решаю помолиться за Исабель в ее храме, так что иду к тому, который просто кричит о богине любви благодаря розовому свечению, исходящему изнутри. Похоже, не только Аид на людях ведет себя сообразно их представлениям, а на самом деле совсем другой.

Но когда я прохожу мимо храма, посвященного Гермесу, движение внутри привлекает мое внимание, и я останавливаюсь. Костлявые плечи Зэя Аридама сложно с чем-то спутать. Он стоит спиной ко мне, и я вижу, как его темные волосы слегка кудрявятся у основания шеи.

Внутренние колебания не дают мне идти дальше. Парень явно молится и, может быть, как и я, пытается справиться со случившимся сегодня. В таком случае я должна оставить его одного. Но…

Мне нужны союзники. Именно из-за этого я рискую головой, находясь тут.

Это делает меня оппортунистской сукой? Возможно. Но я все равно захожу внутрь.

Освещенный масляными лампами, размещенными вдоль стен и между колонн, храм представляет собой простой прямоугольный зал. Место поклонения располагается напротив входа – прекрасно вырезанное, почти живое изображение Гермеса в полете, в крылатом шлеме и крылатых сандалиях. В одной руке он держит свой жезл, словно оружие, а от его ног спиралью расходятся облака. Змеи и крылья украшают купол, а по обе стороны от алтаря раскинулись пальмы в горшках.

Зэй стоит прямо перед статуей, склонив голову. Горят недавно зажженные благовония, от которых поднимается волнистый дымок, наполняя зал ароматами гвоздики и корицы, смешанными с запахами лаванды, лимоны и сафлора, – такими знакомыми, что я как будто попала домой. В конце концов, до сих пор я молилась этому богу больше остальных.

– Ты пришла помолиться богу воров? – Вопрос Зэя раздается внезапно, ведь он даже не поднял голову. Я и не думала, что он знает о моем присутствии.

– Нет. Я собиралась… – Я колеблюсь, оглядываясь. Говорить о молитве одному божеству, находясь в храме другого, может быть скверной идеей. – Я увидела тебя.

Зэй поднимает голову и медленно поворачивается, глядя на меня.

– Понятно. – Кажется, он изучает мое лицо. Точно не знаю, что он думает там найти. – Значит, ты пришла убить меня?

Мне не удержаться от рефлекторной реакции: я выставляю руку вперед.

– Нет!

В глазах цвета коры дуба мелькает замешательство:

– Нет?

Я качаю головой:

– Нет.

– Разве ты не винишь меня? В смерти Исабель. – Он стоит совершенно неподвижно. – Или, может, ты считаешь ее смерть удачей? Одним конкурентом меньше.

Я расправляю плечи:

– Если ты так считаешь, то нам не о чем говорить.

Я резко разворачиваюсь и уже почти дохожу до выхода, когда меня останавливает его голос:

– Я так не считаю.

Повернувшись, я вижу, что он как-то весь обмяк, сгорбился и прикрыл глаза, как будто эта вспышка поглотила все силы, что в нем остались, и теперь ему сложно удержаться на ногах. Не в первый раз я задумываюсь: что-то не так с его здоровьем. Он что, болен? Последнюю сотню лет он жил на Олимпе… Их еда не питает смертных?

Может, уйти и оставить его отдыхать?

– О чем ты хотела поговорить? – спрашивает Зэй, открывая глаза.

Я делаю шаг вперед:

– Мне кажется, мы с тобой могли бы…

– Зэй! – раздается крик откуда-то снаружи. – Зэй!

Глаза Зэя распахиваются от страха.

– Прячься, – шипит он мне.

– Что? Я…

– Это мой отец. Если он увидит тебя здесь, со мной… – Он трясет головой, и я легко понимаю намек об ужасных последствиях для меня.

Тут особо негде исчезнуть, но я втискиваюсь между колонной и стеной и молюсь, чтобы Матиас Аридам не подошел к этой стороне храма. Надеюсь, трепетание света от ламп не выдаст меня тенью на стене.

Я прячусь, как раз когда Матиас вваливается в зал.

– Вот ты где, мальчишка. Все тратишь драгоценные силы на вину за эту женщину.

– У нее было имя, отец, –