Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

прямо в крепкие объятья Аида. Черты его лица ночью выглядят грубее, но в темноте они кажутся гораздо более привычными. Может, потому, что так мы познакомились.

Я недолго его знаю, но еще никогда не видела настолько разгневанным. Даже когда он орал на меня.

Та злость была большой, громкой и полной досады. Сейчас он такой холодный и закрытый, что меня пробивает дрожь.

– Он тебя не тронул? – Голос его мрачный, как сажа.

Потом его руки проходят по всему моему телу. Без сексуального подтекста, просто осматривает меня, проверяет, все ли в порядке. И все равно в местах касаний расплывается тепло.

Потом Аид обнимает ладонями мое лицо:

– Ты не ранена, Лайра?

Тепло собирается в теле, которое с каждой секундой начинает размякать все больше. Мне нельзя так слабеть рядом с богом смерти, и плевать, насколько кажется, что ему не все равно. Это ужасная идея.

– Я цела.

Аид слегка расслабляется. Всего на секунду его распаленный взгляд встречается с моим, и… вот оно. Снова это чувство. Он стоит передо мной, всего лишь касается моего лица, но его губы все равно что уже на моих и пробуют их на вкус.

Пока его взгляд не падает на мою шею, и это ощущение мгновенно пропадает, когда Аид застывает. Я понимаю, что он видит порез, оставленный ножом Посейдона. Его глаза сужаются, и эта ледяная, сдерживаемая ярость снижает температуру еще на десяток градусов, так что у моих мурашек бегут мурашки.

«О боги. Так вот как выглядит настоящая злость».

– У нее кровь, – говорит он отрывисто.

Он говорит не со мной. Он говорит с Посейдоном, который все еще сидит на земле и немного покачивается. Бог океанов сереет от ужаса.

Аид отходит от меня и присаживается на корточки перед вторым богом.

Он вынимает рукоять ножа из ослабевшей ладони Посейдона и поднимает клинок. Острое лезвие ловит и отражает свет луны, когда Аид указывает им на меня, не разрывая зрительного контакта со своим братом:

– Она моя. А я защищаю то, что мое.

Он ловко переворачивает нож – теперь лезвие смотрит на бедро Посейдона – и замахивается.

– Не надо! – Мой голос тих, но Аид немедленно останавливается, его взгляд резко бросается ко мне. – Не ради меня, – добавляю я.

Бог смерти прищуривается с таким выражением, что потеющий Посейдон отшатывается, хотя Аид и смотрит на меня.

– Не ради тебя? – вкрадчиво спрашивает он, и его голос сейчас звучит особенно опасно. – Ладно. Тогда ради меня. Потому что ты моя, а он посмел угрожать тебе, не говоря о том, что пустил тебе кровь.

Опять это слово.

Это властное, мать его, слово. Я должна протестовать. Я должна сопротивляться и возмущаться. Потому что я никому не принадлежу. Даже Ордену. Вот чего я не должна, так это чувствовать темное возбуждение, прокатывающееся по всему моему телу, приносящее мне восхитительное, захватывающее дух, стягивающее весь мой жар воедино безумие. И мне уж точно не должно это нравиться.

Но это так. Мне нравится. Очень.

«Нет. Ни за что. Будешь хотеть Аида – и это кончится очень печально».

– Именно, – говорю я. – Я твоя. Ты выбрал меня, а я собиралась разобраться своим способом, чтоб его. – Из какой преисподней взялись эти слова? Последнее, что я должна делать, так это признавать, что я – его.

В глазах Аида вспыхивает нечто. Нечто опасное. Нечто настолько соблазнительно победоносное, что мое тело инстинктивно вздрагивает.

Я понятия не имею, какой реакции я ожидала. Определенно не того, что он всадит нож в землю возле ноги Посейдона, заставив бога вскрикнуть.

– Иди проспись, брат, – говори он голосом, полным серы и пламени, и кожа натягивается на его скулах. – Ты проиграл. Смирись с этим.

Аид исчезает. Только чтобы появиться прямо передо мной, обвить меня руками и исчезнуть уже вместе со мною.

Я понимаю, что мы вернулись в олимпийский дом Аида, потому что меня окружает красное и черное, но не успеваю понять, в какой мы комнате, поскольку Аид немедленно прижимает меня к стене, а его губы накрывают мои.

И… о боги. У меня проблемы. Потому что я целую его в ответ.

И не так, как было в тот раз.

Тот поцелуй начался без плотского желания и превратился в нечто иное. Этот? Этот уже нечто иное.

Он берет жар и дрожь, которые и так свирепствуют во мне, и превращает их в тысячу ощущений, от которых разум заполняет туман, а тело вспыхивает. Я никогда не целовалась до него, но мечтала об этом. Хотя никогда не представляла ничего подобного. Как будто Аид хочет поглотить меня. Как будто я хочу, чтобы он это сделал.

Его бритвенно-острый контроль над всем крошится по краям.

Из-за меня.

Я не знала, что могу чувствовать себя так.

Все во мне собирается плотнее и плотнее, конденсируется, как чувство без выхода, и с моих губ срывается стон, когда я целую его в ответ.

Но от одного этого тихого звука Аид внезапно застывает, потом отстраняется и прижимается своим лбом к моему.

– Твою мать, – бормочет он.

И я понимаю, что ошиблась. Он утрачивает контроль не из-за меня, а из-за своей поборницы. Я напугала его сегодня, потому что он мог потерять свое место в Тигле. Если он так боится проиграть, значит, причина должна быть невероятно важна.

Я глубоко вдыхаю, чтобы сказать что-нибудь. Что угодно.

Но Аид уже исчез, оставив лишь клуб дыма на том месте, где он стоял, прижимаясь ко мне, и запах горящей серы остро бьет в ноздри. Я ежусь, когда жар от его прикосновений спадает, оставляя только холод.

И сожаление.

36

Подвиг Гермеса

Я не знаю, как вообще смогла уснуть после всего, но все же уснула. Да так крепко, что, несмотря на все обучение, понятия не имела, что в моей комнате кто-то есть, пока Аид не разбудил меня, тряся за плечо.

– Второй Подвиг сейчас начнется, Лайра.

Я смаргиваю сон из глаз, чтобы хоть как-то сосредоточиться на его лице, зависшем над моим, и на его губах. Что он сделает, если я его поцелую?

Глаза Аида сужаются:

– Лайра?

– Что? – Я вдавливаю голову в подушку.

При появлении бога в моей комнате мне явно следует встрепенуться, но я какая-то медленная и квелая. И это все Аид виноват. Я ворочалась всю ночь, представляя, как его рука ползет по моему…

– Следующий Подвиг, Лайра. – Он вытаскивает подушку у меня из-под головы. – Это Гермес. Одевайся, быстро…

Он срывает с меня одеяло – и матерится.

Его слова оглушают меня, словно колокол, к которому я слишком близко подошла, или, может, это все из-за ощущения пузырьков внутри, когда взгляд Аида оказывается прикован к полоске моего обнаженного живота. В любом случае мозг запускается пинком адреналина слишком поздно, потому что я уже пропадаю.

Без разгрузки.

– Сука, – снова ругается Аид.

Я не отворачиваюсь, сосредоточиваясь на вихре в серых глазах.

И могу думать только о том, что я в пижаме, без одежды и инструментов… или хотя бы обуви. А еще – без жемчужин и оставшихся зубов дракона, а особенно без моей реликвии.

Все это мелькает у меня в голове вместе с мыслью о том, что в глазах Аида есть пятнышки золота в серебре… почти как у меня.

– Ты сможешь, звезда моя. – Его голос следует за мной в пустоту. – Скоро увидимся.

Не самые утешительные слова из уст царя Нижнего мира.

Когда я снова проявляюсь, то тут же с воплем наклоняюсь вперед, чтобы удержать равновесие… над пустотой. Мои руки вращаются, как крылья мельницы, пока я топчусь на крохотном прямоугольном карнизе, но я вздыхаю с облегчением, когда натыкаюсь задницей на стену сзади.

Я рывком выпрямляюсь как можно сильнее, и мои пальцы отчаянно ищут, за что ухватиться на отвесном склоне за моей спиной.

Я стою так добрую минуту, ловя равновесие и ожидая, пока желудок перестанет крутить, а сердце – колотиться в груди. И медленно выдыхаю. Чуть не сверзилась. Прямо передо мной