Гоцюй - Джин Соул

чего узнал о горе Певчих Птиц: и как выглядит и растёт чжилань, и какие птицы числятся в стражах, и какой клан правит горой… Его разведка явно уже увенчалась успехом, так почему он продолжает прилетать и выспрашивать? Что ещё он хочет узнать?

«Сомневаюсь, что у певчих птиц есть какие-то страшные тайны», – подумала А-Цинь.

Не считая храма с оторванными у чужаков крыльями.

– Я тебя курицей не считаю, – поспешно сказал У Минчжу, видя, что молчание затянулось.

А-Цинь невольно фыркнула.

– Ты фазанёнок, значит, – добавил он, засмеявшись, – поэтому у тебя веснушки?

– У фазанят нет веснушек, – возразила А-Цинь.

– О, ты единственный в своём роде фазанёнок с веснушками? – протянул У Минчжу.

А-Цинь нисколько не нравилось, что он всё время упоминает её веснушки. Она их – стараниями мачехи – терпеть не могла!

– Я не фазанёнок, – сказала А-Цинь.

У Минчжу опешил:

– Что? Но разве твой отец не глава клана фазанов?

– Да, но я не фазанёнок.

– О, – понимающе понизил он голос, – так твоя матушка…

– Нет! – сердито прервала его А-Цинь. О том, что покойная госпожа Цзинь «нагуляла» цыплёнка, слухи на горе Певчих Птиц ходили. Не так-то легко пресечь слухи, если птицы начинают щебетать.

– Но как тогда ты можешь не быть фазанёнком, если рождена от фазана? – удивился У Минчжу.

– Я ведь говорила, что во мне пробудилась древняя кровь, – пробормотала А-Цинь, подозревая, что пожалеет о своих словах, тем более что говорить об этом запрещалось, но ей хотелось поставить этого зарвавшегося ворона на место.

– Говорила, и что? – не понял он.

– А то, что древняя кровь пробуждается по-разному, – назидательно сказала А-Цинь, подняв палец. – Моя матушка тоже была пробуждённой кровью. Она из клана жаворонков, но родилась с чёрным, как у чёрной вороны, оперением.

– Как у ворона, – машинально поправил У Минчжу, всё ещё не понимая, к чему она ведёт. – Воро́ны серые.

– Есть и полностью чёрные, – возразила А-Цинь, – но воро́ны всегда живут особняком. Они же не певчие птицы.

– И не хищные, – сейчас же сказал У Минчжу. – Они изгои. Им нигде не место.

А-Цинь выгнула бровь, но ничего не успела ни это сказать, потому что У Минчжу воскликнул:

– Хочешь сказать, что ты уродилась в мать – вороной?

– А если так? – испытующе сощурилась А-Цинь.

У Минчжу явно смутился от такой перспективы. Он что-то забормотал себе под нос, как будто пытаясь себя в чём-то убедить, потом сказал громко и со значением:

– Без разницы. Во-первых, ещё неизвестно, пробудилась ли в твоей матери кровь именно вороны. Я лично чёрных ворон никогда не видел. А во́роны чёрные. Так что ты прекрасно можешь оказаться воронёнком.

– А есть ещё и во-вторых? – засмеялась его логике А-Цинь.

– А во-вторых, вороной ты быть никак не можешь. Воро́ны не бывают веснушчатыми. И фазаны, как ты сказала, тоже не бывают.

– А во́роны? У воронов бывают веснушки? – со смехом спросила А-Цинь.

У Минчжу осёкся и пробормотал:

– И у воронов не бывает. Но если не ворона, не фазан и не ворон… и с веснушками… Чья же кровь в тебе пробудилась?

А-Цинь уперла руки в бока и сказала, важничая:

– Можешь хоть до ночи гадать, всё равно не угадаешь. Так-то!

44. Как выведать секрет, если птичка держит клюв на замке

– Ты должен поклясться, что никому об этом не расскажешь, – потребовала А-Цинь, когда поняла, что У Минчжу и не думает сдаваться: он ходил следом за ней и выклянчивал ответ, суля златые горы взамен.

– Кому мне рассказывать? – кажется, удивился он.

– Ну, не знаю, не знаю, – протянула А-Цинь.

Лицо У Минчжу стало серьёзным.

– Я не стал бы выдавать чужие секреты, даже если бы знал их. Я не такая птица, – сказал он с лёгкой обидой. – Никто не знает даже, куда я летаю. Вороны хорошо хранят тайны.

Это А-Цинь удивило. Она полагала, что он не удержится и похвастается своими похождениями кому-нибудь из приятелей или сёстрам. Мужчины на горе Певчих Птиц всегда хвастались своими победами и никогда не говорили о поражениях.

– Ты никому не сказал? – с искренним удивлением переспросила А-Цинь.

У Минчжу несколько смутился, из чего она сделала вывод, что он всё-таки кому-то о чём-то обмолвился, но всей правды не сказал. Интересно, что он рассказал и о чём умолчал?

– Матушка очень проницательна и сама догадалась, – смущённо сказал У Минчжу.

– О… – потрясённо протянула А-Цинь. Какой умной должна быть его мачеха, чтобы догадаться, что пасынок полетел на чужую гору воровать чжилань и выведывать чужие секреты?

– Но она на нашей стороне и никому не расскажет, – добавил У Минчжу и едва заметно улыбнулся.

Эта фраза А-Цинь озадачила.

«На нашей стороне? – подумала она. – Нет никакой нашей стороны».

– Ты даже ей рассказывать не должен, – строго сказала А-Цинь. – Об этом даже певчим птицам лишний раз болтать запрещено.

– Ого, – приподнял брови У Минчжу, – всё так серьёзно?

А-Цинь и сама не понимала, почему так. Старейшины запретили птицам говорить вслух о «новом воплощении Цзинь-Я», якобы чтобы не спугнуть удачу. Бабушка Воробьиха запретила рассказывать другим, что её кровь обладает волшебными свойствами, якобы чтобы уберечь её. Госпожа Цзи запретила превращаться якобы потому, что это наследие слишком ценное, чтобы им разбрасываться.

– Сколько запретов, – усмехнулся У Минчжу.

– Просто… я необычная птица, – сказала А-Цинь, всё ещё сомневаясь.

– У тебя что, две головы и пять крыльев? – ещё выше выгнул бровь У Минчжу.

– Нет, – опешила А-Цинь. – Где ты видел таких птиц?

– Или, быть может, ты лысая птица без перьев?

– Нет! – возмущённо воскликнула А-Цинь. – Лысеют только хворые птицы! У меня все перья на месте!

– Хм, – сделал вид, что озадачился У Минчжу, – тогда я не вижу ни единой причины скрывать, какая ты птица. Хотя, как по мне, даже если бы у тебя не было перьев…

– У Минчжу!!!

У Минчжу засмеялся и пробормотал:

– Всё-таки назвала меня по имени…

А-Цинь сердито захлопнула рот. Сам он легко обращался к ней по имени, точно они были знакомы со времён зелёной сливы. На его же имени А-Цинь всегда спотыкалась и предпочитала либо «ты», либо обезличенное «этот молодой господин». Имя – это что-то сокровенное, нельзя его так бездумно произносить. Только очень близкие птицы могут называть друг друга по имени. А они знакомы без году неделя. Но этот нахальный ворон с первой же минуты попрал все правила приличия и раскаркался, что будет называть её Сяоцинь, потому что, видите ли, её полное имя ему не понравилось. Клюв у него сломается, что ли, выговорить Цзинь Цинь, не исковеркав его в какое-нибудь Цзынь-Цзынь или Дзинь-Дзинь?

Думая об этом, она переменилась в лице, а У Минчжу отчего-то решил, что она сердится, и сказал примирительно:

– Я только хотел сказать, что ты и без перьев мне нравилась бы.

– У этого молодого господина очень странные вкусы, – насмешливо сказала А-Цинь, не заметив некоей торжественной искренности в его голосе.

У Минчжу неодобрительно поджал губы, но не отступился:

– Так расскажешь или нет?

А-Цинь всё ещё колебалась.

– Тогда поклянись, что сохранишь это в тайне, – медленно сказала она. – Чем обычно вороны клянутся?

У Минчжу какое-то время молча смотрел на неё со странным выражением лица, потом поднял два пальца к небу и проговорил:

– Клянусь своими крыльями, что никому не раскрою этот секрет, каким бы он ни был.

Это была очень серьёзная клятва. На горе Певчих Птиц тоже клялись крыльями, когда приносили нерушимую клятву. Ведь для птицы крылья – сама её жизнь. Что птица без крыльев?

– Этого достаточно? – спросил У Минчжу, опуская руку. – Я не знаю, чем ещё поклясться. Крылья для меня… для любой птицы…

– Запомни, ты поклялся, – тихо и торжественно сказала А-Цинь, – ты никому не должен говорить о том, что услышишь.

У Минчжу кивнул и выжидающе на неё уставился.

А-Цинь выдохнула и сказала, понизив голос до шёпота:

– Всё дело в том, что я… золотая птица.

У Минчжу широко распахнул глаза.

Этот секрет действительно стоил целой золотой горы.

45. Так этот ворон всё-таки чего-то боится

От его взгляда А-Цинь стало не по себе, и она невольно поёжилась. Зрачки У Минчжу расширились, сузились, снова расширились.

– Золотая птица? – отчего-то охрипнув, переспросил он.

А-Цинь