Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

— За что? — с иронией поинтересовался Иржи.

— Насильников в Золотой Праге вешают!

— Карел! — попыталась урезонить его девушка.

— И грабителей тоже!

— А самоубийц? — тихонько поинтересовался Максим.

Сказанное произвело эффект ледяного душа. Марыська осеклась и даже забыла, что плакала: раскрыв в изумлении рот, она смотрела на капрала-адъютанта. Карел, также прервавший на полуслове свои угрозы, разглядывал Резанова с не меньшим изумлением.

— Кхм-кхм? — вопросительно прокашлялся Шустал. Чех, нахмурившись, смотрел то на напарника, то на молодых людей в комнате.

Макс пошарил в кошеле и продемонстрировал на раскрытой ладони отобранную у девушки склянку.

— Ничего не понимаю… Мясник тут был или нет? — уточнил Иржи.

— Был, — седоусый ординарец указал себе за плечо. — Я видел брошенный топор.

— Тогда какого лешего здесь происходит?

— Пани? — обратился к Марыське Максим. Та смущённо потупилась. Резанов вздохнул и заговорил монотонно, усталым голосом:

— А происходит вот что. Бедная девушка полюбила сына состоятельного лавочника…

— Мой отец бондарь, — растерянно вставил Карел.

— … состоятельного бондаря. И парень полюбил девушку, и было ему всё равно, что нет за ней никакого приданого. Но отец парня был против такого брака, и поставил девушке условие: если через год она не принесёт ему сто золотых монет, никакой свадьбе не бывать. Прошёл год, но где же было девушке найти такое немыслимое богатство? Зато яд стоил куда дешевле, и вот решила она, что лучше смерть, чем жизнь без любимого, — Макс быстро взглянул на Карела, который теперь хватал воздух ртом, будто вытащенная из воды рыба; не удержавшись, стражник иронично закончил:

— Любимый, правда, ничего не предпринял, и послушно, словно телок, позволил отцу решать не только свою, но и чужую судьбу.

— Он не виноват, — прошептала Марыська. — Батюшка Ян пригрозил родительским проклятьем.

Капрал-адъютант пренебрежительно передёрнул плечами, но суровое, нахмуренное лицо Чеха при этих словах девушки почему-то разом смягчилось, и ветеран посмотрел на Карела куда дружелюбнее, чем Максим.

— Правильно сделал, — заявил Войтех.

— Правильно? Она бы уже лежала мертвой, — зло сощурился Резанов. — Потому что не нашлось никакого призрака монахини, который должен был выбить склянку с ядом из рук и оставить на окне мешочек с золотом. А вместо этого явился здоровенный детина, решивший разделать девчонку, как барана. Вот уж чудесная сказочка!

— Родительское проклятие — это очень серьёзно, Макс, — осторожно вмешался в эту тираду Шустал. — Очень-очень серьёзно. Парень был прав, пойди он наперекор и прокляни их отец — всё было бы гораздо хуже.

— Даже интересно — куда уж хуже?

— Но ведь пани жива, — резонно возразил Чех. — А что до остального…

— Меня вообще-то привела сюда монахиня, — робко подал голос Карел. Стражники, прервав спор, уставились на него. — Красивая пани, совсем молодая, не старше нас с Марыськой. Грустная такая, — он растерянно оглядел запорошённый снегом огородик и одичалый сад с монастырским кладбищем. — Она всё время меня за собой вела. А потом я и не заметил, когда и куда она пропала. А сейчас вот думаю — как же она в наш дом-то вошла, ведь двери батюшка на ночь запер…

— Пропала где-то здесь? — деловито уточнил Иржи.

— Наверное. Думаю…

— Здесь, здесь, — кивнул Макс, заворожённо глядя в сторону погоста.

Сквозь снежную пелену медленно двигалась фигура в облачении послушницы-клариссинки. На какой-то миг мужчинам показалось, что монахиня шагает по земле, но потом стало ясно: призрак плыл примерно в пяди над землёй, величественно и плавно. Смиренно склонённая голова, изящные пальцы рук, перебирающие четки — и тёмное пятно на серой рясе. Ровно там, где должно быть сердце.

— Ма-акс… — позвал Шустал неуверенно.

— Стойте и молчите, — велел капрал-адъютант.

Монахиня подняла голову. Она действительно была очень красива при жизни — и по гордому повороту шеи, по спокойному уверенному взгляду, а, может, просто по какому-то внутреннему наитию, в привидении угадывалась девушка знатного рода. Медленно-медленно призрак приблизился, и трое стражников, словно повинуясь не прозвучавшему вслух приказу, расступились. Парень и девушка в комнате попятились — она ползком, всё ещё сидя на полу, он — отступив на шаг, но продолжая держать правую руку на плече любимой.

Монахиня прямо сквозь стену проскользнула в комнату. Ноги чуть выше колен скрылись в камне, голова прошла через оконную перемычку и первый ряд кладки над ней — зрелище жутковатое, неприятно напомнившее Максиму виденное однажды в Праге четвертование.

Теперь ночная гостья была уже в комнате. Марыська смотрела на привидение широко раскрытыми от ужаса глазами. Карел машинально обнял сидящую у его ног девушку, постарался заслонить её собой. На призрачных губах при виде этого жеста скользнула лёгкая улыбка. Потом рука, отпустив чётки, вскинулась в благословении — и тут же раздался громкий треск.

Привидение исчезло, а доска, служившая в окошке верхней перемычкой, переломилась пополам. На подоконник, сбивая сальный огарок и гася крохотный огонек, посыпались камни из кладки. На мгновение Максиму показалось, что вот-вот обвалится вся наружная стена старых монастырских келий. Однако камнепад быстро прекратился, и только в воздухе, мешаясь со снежинками за окном, поплыли облачка известковой пыли.

Пан Чех, ворча себе под нос, полез в кошель и извлёк оттуда толстую короткую свечу, кресало, кремень и трут. Затеплился новый огонёк, к нему тут же присоединились ещё два — Макс и Иржи тоже зажгли свечи, которые каждый стражник ночной вахты обязательно носил при себе во время дежурств.

— Странный какой-то подход, — Шустал помахал ладонью, пытаясь прогнать пыльные облачка, которые никак не желали оседать. — Сначала спасать, а потом убить?

— Все живы, — заметил Чех.

— Повезло. Может, тут потолок уже на честном слове держится? Панове, вы бы выходили лучше наружу, не ровен час, обвалится и всё остальное.

— Не обвалится, — Максим склонился над разбитым подоконником и теперь шарил между упавшими