Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

темноте, вдали от горячей полосы желтого света от еще работающего пирса. Прислушиваясь изо всех сил к звукам, которые она не могла понять, Нона вся дрожала и не разбирала, что она чувствует и чего хочет. Она яростно кусала губы изнутри, пока не потекла кровь, а потом ранка затянулась. Она услышала шум, как будто в классе швырялись мебелью – довольно грубо с их стороны, если учесть, что стульев не для малышей и так не хватало, и старшие дети сидели на чем попало, а потом послышался последний длинный звук, не крик, а скорее стон. И все стихло. Пистолет Табаско ткнулся Ноне в бедро.

После долгого молчания она прошептала:

– Все кончено?

Табаско не ответила.

– Наверное, нам следует остаться здесь, – сказала Нона самой себе. Всегда приятно, когда тебе отвечают, пусть даже ты сама. Табаско вела себя так тихо, что Ноне показалось, что она заснула. Но когда кто-то тихо постучал в дверь, она откатилась от Ноны, держа руку на поясе, и не убрала ее, пока не услышала голос Ангела:

– Нона? Табаско?

Нона вздрогнула, когда дверь открылась и появилась Ангел. В темноте видно было плохо, но она не казалась особенно измученной, не хромала, ничего такого. Лапша брела за ней, все еще немного взъерошенная, но, увидев Нону и Табаско, пошла прямо к ним: Лапша любила лежащих людей. Она обнюхала рот Ноны и лизала ей лицо, пока Нона не сказала:

– Фу! – и не села торопливо.

– Нам нужно уходить, – мягко сказала Ангел.

– Как Кэм? – спросила Нона и, чувствуя несправедливость, поспешно добавила: – И Страсти?

– Они в порядке. Так, пара царапин.

– Ух. Класс цел?

– Ну, окна придется заменить, и жалюзи испорчены, – уклончиво сказала Ангел, – плюс кто-то упал на эксперимент с фасолью, а Лапша напи́сала в учительской, но на самом деле… могло быть и хуже. Малышам придется начать эксперимент с фасолью заново, этот уже не спасти.

Нона пожалела фасоль.

– Табаско, Страсти не сделала тебе больно, когда тащила сюда? Она бывает… немножко агрессивной.

– Я порядке, – без выражения ответила Табаско, – идем.

Нона была более чем счастлива последовать этому приказу. Они с Табаско держались за руки весь путь по коридору. Ей показалось, что Табаско смотрит на нее немного странно, но после всего случившегося это было нормально. Когда они дошли до светлой части коридора и вошли в квадрат света от открытой двери класса, Табаско вырвала руку.

Класс выглядел гораздо хуже, чем сказала Ангел. Проблемы с фасолью Нона вряд ли бы заметила. Страсти нигде не было видно, а Кэм таскала тела в гардероб – настоящие человеческие тела. Нона зачарованно следила, как очередная пара сапог исчезает за дверью, но Кэм вернулась и резко сказала:

– Нона, сюда.

Нона на мгновение застыла. За Кэм в гардеробе виднелись и другие сапоги. Ветер задувал в огромную дыру в окне, острые края которой краснели каплями крови. От горячего и сухого ветра у Ноны сохли глаза. Она с удивлением рассматривала то, что осталось от выставки на стене, в создании которой она принимала активное участие: это было впечатляющее собрание изображений и текстов о Людях нашего сообщества. Теперь большую часть Людей нашего сообщества изрешетили дыры. В остальном все было довольно чисто, хотя Ангел все-таки оказалась права насчет фасоли. Крови было не так уж и много, особенно по сравнению с тем, что осталось после Ноны и Кэм. Морок спал, когда Кэм взяла ее за подбородок одной рукой и заставила посмотреть в серьезные серые глаза и на засохшую кровь и дыры в ее рубашке. Камилла вся вспотела. Нона уткнулась лицом ей в грудь, и слушала, как мягко и громко колотится ее сердце, и поражалась, какое это сердце глупое и хрупкое и как плохо защищено. Камилла обнимала ее довольно долго, а потом отстранилась.

– Они все… – сказала Нона.

– Почти, – ответила Кэм.

Табаско стояла посреди класса, там, где в Нону стреляли. Солнце сдвинулось, и лужа крови оказалась в тени. Табаско присела на корточки, чтобы дотронуться до нее, а потом встала и посмотрела на Нону, точнее, на ее голову. Нона потрогала косичку и обнаружила, что она стала жесткой от крови.

– Я это не придумала, – сказала Табаско ломким голосом.

Нона почувствовала себя неуютно.

– Я не… я не совсем тебе соврала…

– У тебя в голове была дыра.

Страсти вернулась из гардероба. Она тоже вся вспотела, а там, где жесткая маска касалась лица, краснела грязь.

– С водителем покончено. Крыла больше нет.

– Господи, Страсти, неужели это было необходимо? – спросила Ангел.

– Да, – сказали Кэм и Страсти одновременно и посмотрели друг на друга. Ноне это показалось бы забавным, но Табаско так и смотрела на нее. Она оторвалась от Кэм, чтобы сделать шаг к Табаско, и Табаско шагнула назад.

Нона почувствовала, что ее словно током ударило от отчаяния.

– Табаско… – Собственный голос показался ей сдавленным и смешным.

– Я видела, как ты умерла.

– Но я не… ты же видишь, что нет.

– Табаско, пойдем со мной, – вмешалась Ангел.

Но Нона подошла к Табаско, схватила ее за руку, прежде чем она успела убежать, и прижала ее к собственной груди, чтобы она почувствовала глухие удары сердца, как она сама чувствовала сердце Камиллы.

– Чувствуешь? – воскликнула она. – Чувствуешь, сердце бьется?

Табаско, кажется, почувствовала. Она уставилась на грудь Ноны. Потом поднесла руку к шее профессиональным, как у врача, жестом и пощупала пульс. Нона вложила все силы в этот пульс, чтобы убрать холодное, мертвое выражение из глаз Табаско, чтобы ее губы перестали дрожать.

– Ты жива, – медленно согласилась Табаско, – но ты была мертва. Я видела. У тебя мозги вышибло.

– Я не знала, – смутилась Нона.

– Табаско, пожалуйста, давай поговорим, – сказала Ангел.

– Заткнись.

Нона возмутилась. Нона была поражена. Табаско говорила со своим божеством, с причиной своего существования, вот так. Не успела она удивиться еще сильнее, как Табаско подняла другую руку, с пистолетом.

Она прижала ствол к виску Ноны. Ошеломленная Нона посмотрела ей в лицо.

– Ты больше не в банде, – сообщила Табаско и спустила курок.

Иоанн 5:1

Во сне он не спешил идти к бетонному зданию. Казалось, он боялся. Когда наступила ночь, он нашел канистру сильно и резко пахнущего бензина, разлил его вокруг машины и поджег. Ей не понравился запах. Они сели подальше. На этой высоте дул сильный ветер, пламя вздымалось красными языками, от каждого порыва взлетали искры.

Она не спрашивала, но он сказал: «В конце концов нас просто похлопали по плечу и решили, что мы будем довольны. Они сказали, что нас не посадят, если мы будем вести себя хорошо и не