Нелегальный экзорцист - Григорий Константинович Шаргородский

сдерживал свою горячность, и я подметил для себя, что увеличение скорости, в принципе, без надобности. И без того никакая другая посудина не угонится. По крайне мере, из тех, что я знал. Возможно, где-нибудь ближе к центральным княжествам и найдётся кораблик пошустрее. А нам пока и такой по нраву. Добавлять ему скорости – лишь дурь свою тешить да на неприятности нарываться.

В Карпово я по-прежнему заходить не собирался и, отстранив от управления Зайца, аккуратно прошёл мимо боярский вотчины у дальнего берега. Ближе к вечеру активность на реке снизилась, но всё равно рисковать не хотелось. Бояре, помимо прочего, занимались и досмотром проходящих судов, а у меня лицензия ушкуйника только в подготовке. Да, груз минимален, можно обойтись без виры, но зачем устраивать себе лишний головняк? Может, кто из боярских людишек и хотел бы проверить нас, но в погоню никто не кинулся и каких-либо возмущённых сигналов не подавал.

До Пинска мы добрались, когда солнце уже клонилось к закату, и спокойно прошли мимо порта. Здесь тоже ближе к вечеру всё успокаивалось. Наконец-то мы оказались у арендованного причала, где мой ушкуй дожидался нервничавший Гордей. Пришлось потратить полчаса, отвечая на его вопросы, и, только когда механик успокоился, я перешёл к замечаниям и пожеланиям, неожиданно встретив немалый отпор. Вот уж не думал, что Гордей такой приверженец традиций. Если обустройство сидячего места для кормчего он встретил всего лишь недовольной гримасой, то смену штурвала на простое рулевое колесо от грузовика воспринял как оскорбление.

– Заяц, тебе заняться нечем? – спросил я, оторвавшись от созерцания мельтешения рук Гордея.

Парень с открытым ртом жадно наблюдал за незнакомыми ему знаками, явно матерными, большую часть из которых механик, вполне возможно, придумал самостоятельно. Фантазии у него точно хватит.

– Ёшки-матрёшки, Гордей, ты чему отрока учишь? – возмутился я, продублировав свою речь языком жестом. А всё потому, что последний знак в исполнении коренастого механика мне совсем не понравился.

Ну вот, что может значить втыкание указательного пальца правой руки в кольцо из пальцев левой. Похоже, я угадал, потому что Гордей покосился на нашего новика и слегка покраснел. Что самое интересное, идея с гидроусилителем руля его вдохновила, но явно не удивила. Похоже, сделать открытие мне не удалось. А жаль. В голове почему-то возникло слово «патент». Общий смысл был понятен, но вот чем именно оно важно для меня лично, пока неясно. Нужно будет посоветоваться с Настей, ведь это точно что-то мудрёно-юридическое.

Когда закончили разговор, солнце давно село, и мы поспешили в город. До речного вокзала пришлось идти пешком, неся на себе мешки с имуществом и самыми ценными товарами. Там мы взяли извозчика и поехали сначала домой к Зайцу, а уже затем в библиотеку. Правда, в доме Спаносов я задержался, лишь чтобы поздороваться с Димой и тётушкой Агнес. Даже от ужина отказался. Оставив вещи и переодевшись в костюм попроще, чай не в ресторацию иду, сразу отправился к отцу Никодиму. Что-то подсказывало, что он ждёт меня, причём с нетерпением. Так оно и оказалось. Вечерняя служба давно закончилась, и я сразу направился к пристройке. Дверь открылась через пару секунд после стука, и в проёме появился одетый в гражданское платье мужчина с котелком на голове. Я даже не сразу узнал в нём знакомого с детства священника.

– Отец Никодим? – невольно спросил я.

– Да, Степан, это я. Идём, у нас мало времени. По пути всё объясню. Ты сюда на пролётке прибыл?

– Да, – кивнул я. – Но она уже уехала.

– Жаль, – мотнул головой священник, но задерживаться не стал и продолжил идти к церковным воротам. – У меня не очень хорошие новости, – вздохнул он, глядя себе под ноги.

Уже было темно, так что и вправду нужно смотреть, куда идёшь, но мне почему-то показалось, что священнику просто не хотелось встречаться со мной взглядом.

– Наш благочинный всегда был очень мудрым, но порой его всезнание приносит проблемы. Хотя, как знать, может, оно и к лучшему. Вчера он вызвал меня к себе и запретил покидать Пинск. Сказал, что только так сможет защитить меня от смиренцев и сам избежать опалы. При этом, точно ведая, что и ты тоже причастен к делу, о тебе даже не вспомнил. А ещё сунул мне бумажку с адресом. И мне хорошо известно, кто там живёт. Думал сначала сам съездить, но решил дождаться тебя. Правда, теперь не знаю, как всё пройдёт. Соваться на Глинки после заката не самая лучшая идея.

Мы уже шли мимо церковного погоста, и воцарившаяся тишина немного напрягала, так что я выпустил из себя пусть и не самый важный, но назойливый вопрос:

– А зачем вы переоделись?

– По многим причинам, – тут же охотно пояснил отец Никодим. – Не нужно, чтобы рядом с домом Рвача видели священника. Никому не нужно.

– Рвача? – переспросил я, остановившись.

Метров через тридцать мы выйдем на освещённую улицу, и там точно не поговоришь, как и в трамвае, на остановку которого, скорее всего, батюшка меня и ведёт.

– Не уверен, что мне хочется знакомиться с человеком, имеющим такое прозвище, да ещё и живущим на Глинках.

Батюшка тоже остановился, повернулся ко мне и сочувственно вздохнул:

– Это нужно для дела, Стёпа. Сам ты не справишься, а у Рвача есть связи среди контрабандистов, и тут дело даже не в том, что он сможет договориться с выборгскими ушкуйниками тайно отвезти вас на Ладожское озеро. Нужно ещё как-то протащить Илию к нам и сделать ему документы. Ты понимаешь, сами мы не сможем. Рвач в долгу у благочинного, так что поговорить стоит. А ещё я хочу, чтобы ты на него глянул, ну, сам понимаешь, как именно.

В ответ я машинально кивнул, продолжая гонять в голове тяжёлые мысли. И были они очень мрачными. Церковники, причём оба, несмотря на их благость и просветлённость, тащили меня в какие-то тёмные дебри. Если до этого момента я ещё как-то мог объяснить свою вовлечённость в их мутные дела желанием стать сильнее и научиться делать то, что неподвластно другим, то теперь всё больше чувствовал себя игрушкой в чужих руках. Той самой пешкой, которой жертвуют при необходимости. В шахматы я всё ещё играю слабовато, но незавидную участь этой фигуры осознал хорошо. Так что сейчас серьёзно напрягся.

До уличных фонарей ещё далековато, поэтому лица священника я не видел, но чувствовал его напряжённый и в какой-то степени недовольный взгляд. Казалось, он сейчас просто поставит меня перед фактом, что либо я делаю, как сказано, либо отправлюсь прямиком в давно чешущиеся руки скорбников.

Права была Виринея. Прежде всего церковники хотят использовать меня в своих