Нелегальный экзорцист - Григорий Константинович Шаргородский

Не знаю, может, он таким хитрым способом и подводил меня к определённому решению, но уверен, не ожидал дополнительных условий. Я же почувствовал пусть и не особо надёжную, но вполне реальную возможность что-то изменить в наших отношениях и, что самое главное, в своём статусе, поэтому предложил:

– Могу дать две сотни золотых, но с одним условием. Нож будет принадлежать мне.

Священник впился в меня холодным взглядом, снова напрочь растеряв всю свою наносную благость, но, похоже, изменения во мне зашли слишком далеко, и отступать я не собирался.

– Степан, владеть подобной вещью – это большая ответственность и перед людьми, и перед Господом. Ты ещё слишком юн и слаб верой для такой тяжёлой ноши.

– Может, вы и правы, батюшка, – с лёгкой иронией в голосе якобы согласился я. – Откуда у неразумного юноши могут взяться две сотни червонцев? Да и по плечу ли слабому духом и верой отроку такое опасное путешествие?

– Язвишь, Степан? Ты меняешься всё сильнее, и эти изменения мне не нравятся. Вижу в тебе гордыню, а это верный путь во тьму.

– А может, это не гордыня, святой отец, а защита собственных интересов. Может, я просто поумнел? Со Стёпкой-дурачком было куда проще, но и толку от него с напёрсток. Я всё ещё с вами, батюшка, и с пути не сверну, но бегать на поводке, как собачонка, и лаять по команде не хочу и не буду.

Похоже, я эмоционально перенапрягся или же действительно поумнел, но отступать не собирался, впрочем, и напирать было бы неправильно.

– Давайте мы оба остынем и продолжим этот разговор завтра, как и собирались, ближе к вечеру. – С этими словами я, сам не знаю, по какой причине, отступил на шаг назад и изобразил нихонский поклон. Затем развернулся и пошёл вдоль трамвайных рельсов до следующей остановки.

Следовало остыть и подумать, не было ли моё непокорство ошибкой и не вылезет ли боком. Неугомонные мысли быстро обглодали вопрос и привели к определённому выводу. Да, проблемы могут быть, но если и дальше позволять им понукать мной, как дитём неразумным, то станет намного хуже. А ещё меня одолевал гнев, который праведным не назовёшь, и совладать с ним было очень трудно. Сам не заметил, как прошёл мимо намеченной остановки, а на второй меня как раз догнал нужный трамвай.

Напряжение последних часов давало о себе знать, и я надеялся, что сумею тихонько проскользнуть в свою комнату, сразу же завалившись спать. Даже искать что пожрать не было ни сил, ни желания. Но не тут-то было. За регистрационной стойкой меня дожидался читающий какую-то книгу Дима. Он тут же встрепенулся, едва я вошёл в зал, открыв внешнюю дверь своим ключом.

– Стёпа, где ты пропадал? Я тут чуть не уснул.

– Так шёл бы спать в постель. Зачем так измываться над собой? Или что-то случилось? – встревожился я, потому что благополучие этой семьи для меня было намного важнее, чем надобности отца Никодима и хотелки Виринеи, вместе взятые.

– Нет, у нас всё чудесно, но должен же я был узнать, как прошёл твой поход.

– А до завтра потерпеть? – спросил я не с укором, а с доброй улыбкой.

Скучно бедолаге сидеть в тихой библиотеке, но лучше я развлеку его рассказом, чем буду таскать с собой в опасные путешествия.

– А ещё матушка приказала накормить тебя ужином, – явно считая это весомым доводом, добавил Дима.

– Ну раз приказала, то будем исполнять.

Этим мы и занялись, параллельно обсуждая мои похождения. Как-то незаметно перешли на проблематику безопасности, и Дима согласился со мной, что нужно поменять подход, иначе придётся прыгать с голыми руками на ножи или, того хуже, на вооружённого револьвером супостата.

Распалившегося друга удалось утихомирить лишь жалобой на то, что я очень устал и хочу спать. Он тут же проявил заботу и великодушно отпустил сказителя. И всё же я не сразу завалился в кровать, а решил на ночь глядя провести тренировку, раз уж всё равно принимал зелье и взбаламутил свой дух. Лето приближалось, погода стояла тёплая, к тому же моя комната два дня не проветривалась. Так что я открыл окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Правда, на то, что вместе с вечерней свежестью в комнату проникнет ещё кое-кто, совсем не рассчитывал.

Ёшки-матрёшки! Когда я уже избавлюсь от привычки прикрывать руками голову, едва заслышав хлопанье крыльев? Воруха вроде перестала клеваться, но есть подозрение, что, если расслаблюсь, она тут же возьмётся за старое.

Сорока немного полетала по комнате и уселась на шкаф, с интересом уставившись на меня. Я прямо почувствовал её посыл, что выгонять любопытную птицу бесполезно – улетит, только когда сама захочет.

– Ну и леший с тобой, – проворчал я, поудобнее усаживаясь на кровати.

Хлебнув ещё немного зелья, покатал его во рту, как зубной эликсир, и в итоге сглотнул лишь немного сладковатой слюны – всё остальное разошлось и так, тут же начав действовать. В этот раз я раскачивал дух почти пятнадцать минут и только затем попробовал не просто «выглянуть», а почти полностью выйти из себя. Прошло с большой натугой, но всё же получилось. Мир вокруг меня стал ярче, чётче и наполнился недоступными обычным людям красками. Я сразу же посмотрел на сороку. Как и предполагал, она была одержима духом, но в отличие от Здебора или Рвача чужой дух распространился почти по всему телу птицы.

Кто же ты такая, сорока-белобока? Увы, если я и получу ответ на этот вопрос, то очень нескоро. Несмотря на показную благожелательность ведуньи, до полного доверия ещё ой как далеко.

Вернув дух на положенное ему место, я с кряхтеньем поднялся с кровати и пошёл закрывать окно, рассчитывая на то, что птице не понравится находиться в замкнутом пространстве. Сорока возмущённо застрекотала, а когда створка снова открылась, стремительно вылетела на улицу.

– А вот нефиг, – довольно улыбнулся я, направляясь к уже разобранной постели. – И против тебя найдутся методы.

Глава 6

Крепкий сон вернул мне не только бодрость тела, но и душевное равновесие. Так что в будущее я смотрел уже не так мрачно, как вчера вечером. Для начала, едва усевшись на кровати, провёл духовную тренировку, но без использования зелья. Даже сваренный ведуньей очень мягкий дурман всё же остался дурманом, и хлебать его с утра пораньше себе дороже. Так что расшатывал дух просто вибрациями голоса и особым настроем. На это ушло почти пятнадцать минут, и только после этого я сумел на