Лилит - Никки Мармери

сложнее перемещаться между палубами, я окончательно обосновалась внизу, устроившись между слонами и львами, где мне попеременно пели песни то гортанным рыком, то звонкими трубами.

Я подготовилась как могла – мне ведь всего однажды в жизни довелось держать на руках младенца. Норея принесла мне квадратные отрезы ткани и показала, как пеленать ребенка. Тренировалась я на Малакбеле, которому игра понравилась, и он лежал, задрав мягкие лапки, пока я его укутывала. Как это понравилось бы Самаэлю!.. Как он любил бы и баловал собственное дитя. Наверное, он нашел бы другой способ покинуть подземный мир, если бы узнал о своем отцовстве.

Я размышляла о возможности собственной смертности. Ведь если могла умереть Ашера, то и я, несомненно, тоже могу. Подходящий конец для первой женщины: погибнуть при родах, как многие другие.

* * *

День настал. У меня отошли воды, и хлынул поток, предвещавший новую жизнь. Боль пронзала меня молнией, подступая сначала с большими интервалами, потом все быстрее и быстрее. Мучительные волны накатывали одна за другой, не давая времени перевести дух.

«В муках будешь ты рожать детей своих!» – грозил Бог Еве. Но я была не от ее рода, меня проклятие не касалось. И все равно меня терзала боль.

До рассвета было еще далеко, и до прихода Нореи мне еще предстояло провести в страданиях много часов. Но она каким-то образом почувствовала мои муки и оказалась рядом, принесла тряпицы и теплую воду. Она жгла крошечные черные семена и давала мне подышать дымом, чтобы притупить боль, утирала мне лоб, заставляла ходить.

– Давай, девочка моя. Я это делала девять раз, и только двое родились мертвыми.

Меня не особо утешили ее слова.

Я прежде никогда не видела, как рожают люди. И понятия не имела об ужасе, о схватках, о жестокости самого процесса. Ни одна из матерей не предупреждала, что на самом деле означает дарить жизнь. Как же зла оказалась эта шутка – плевок в лицо всем женщинам, пародия на создание жизни легчайшим дуновением Его дыхания. Только мужчина мог придумать такое. Вот что оно на самом деле означает: ослепительный свет боли, жертва плоти, увечье ради созидания. Как можно было не сделать пытки из процесса рождения самого ценного – новой жизни?

После долгих стонов, выгибания дугой и жгучей боли, словно от раскаленных щипцов, исход наступил очень быстро. Норея утерла кровь с лица младенца и положила его, теплого и скользкого, на мою еще не успокоившуюся грудь.

Она перерезала связывавшую нас пуповину, но, когда связь была прервана, я почувствовала, что страх ушел и остались только нерушимые узы моей любви к младенцу. У него были отцовские черные глаза и такой же изгиб губ. Голову покрывали густые волосы. Любуясь крошечными ножками ребенка, я заметила дефект, который заставил лишь сильнее полюбить сына: второй и третий пальцы на обеих стопах срослись. Это делало его прекрасным. Уникальным.

Я пришла к заключению, что, если сумела перенести такое испытание, то наверняка бессмертна. Но смертен ли мой ребенок или божественен? И то и другое таило в себе проклятие. Если первое, то я увижу, как сын состарится и умрет. В конце концов он отправится в Шеол, где я не смогу его навещать. Если он родился как небожитель, то будет обречен, как и его родители, на вечное презрение мстительного Бога. Я внимательно осмотрела спину младенца, но не нашла и следов крыльев.

Слониха высунула хобот сквозь прутья и погладила нас обоих. Малакбел, маленький пятнистый страж, отступил к моим ногам, охраняя изножье постели.

Среди моих скудных пожитков все еще оставалось нардовое миро из Урука. Я помазала макушку мальчика несколькими каплями и благословила его как дитя Ашеры. После стольких лет мое назначение как первой матери наконец исполнилось. Я не помышляла о бремени материнства, но все же оно пришло. Величайший и самый обыкновенный из Ее даров.

Итак, мое дитя стало первым, кто родился в обновленном мере. Все произошедшее этого стоило: смерть, разрушительное наводнение, жертвы, новое начало. Я была рада, что мир очистился ради моего сына.

Обет

Я назвала его Асмодеем.

Младенчество сына прошло почти так же, как и месяцы в моей утробе: в темноте в раскачивающемся ковчеге. Что касается меня, то я была рада уединению. Неделями мы оставались вместе. Я пела малышу и качала на руках. Я наслаждалась тем, как его крошечные пальчики хватают меня, а ножки лениво тычутся в ребра, пока он сосет грудь. Мой разум очистился от злости и страха, так долго терзавших меня. Я находила умиротворение в удовлетворении нужд и желаний сына, в его неге, в моей радости от его совершенства. Но так не могло продолжаться вечно.

Когда Асмодею было восемь недель, Норея сообщила, что потоп отступает. Я уже почти и думать забыла о том, что лежит за пределами ковчега. Неожиданная весть вырвала меня из спокойного состояния, напомнила о неизбежной необходимости возвращения на твердую землю.

Норея сказала, что Ной выпустил голубя и тот вернулся с веточкой оливкового дерева в клюве.

– Значит, где-то есть суша?

Жена патриарха зацокала языком.

– Разуй глаза, Лилит! Это значит, что суша была всегда, но в другом месте. Разве может дерево выдержать несколько месяцев в соленом море? Его Бог, – она закатила глаза, – сказал, что весь мир будет затоплен. Вранье! Речь шла только о земле Сеннаар.

Я вспомнила пустынный песок, скользивший по щекам на южном ветру в те ночи, когда я сидела на крыше ковчега, и поняла, что Норея права.

– Что дальше? Ной направит ковчег к земле?

– Фу! Старому дурню не хватит духу управлять судном. У него совершенно нет воли. Остановимся там, куда нас прибьют волны.

– А мы? – Малыш сосал грудь, внимательно наблюдая за Нореей. – Как ты объяснишь присутствие неизвестных пассажиров, когда мы выйдем?

Глаза у женщины сверкнули, и она потрепала розовую щечку Асмодея.

– Ха, девочка моя! В том-то и красота воли Божьей. Она объясняет что угодно!

* * *

Норея оказалась права, как и всегда.

Когда ковчег с леденящим душу хрустом остановился, когда вода отступила и горные вершины и мокрые долины появились над волнами, я покинула судно, прижимая к груди новорожденного сына. Животные, оказавшись наконец на свободе, разбрелись по появившейся низкой растительности. Львы гордо вышагивали, слоны громко топали, овцы петляли, птицы радостно порхали по бескрайнему небу. Они все ушли, даже не обернувшись. За исключением Малакбела, который спрятался у меня под юбкой, когда я замерла у подножия сходен под пристальными взглядами праведного