Лилит - Никки Мармери

* * *

Дни текли в постоянном ритме, таком же предсказуемом и обнадеживающем, как покачивание ковчега. По утрам Норея с женами сыновей приходила кормить зверей. Я в это время отправлялась на нижнюю палубу, куда девушки отказывались соваться из страха перед львами. Я никогда не видела Ноевых невесток, но научилась различать их по болтовне надо мной.

Арадка, жена Иафета, была молода и капризна. Она пела за работой старые песни о полнолуниях и безответной любви. Нореа была жестока с этой девочкой лет пятнадцати, приказывая ей прекратить богомерзкий обман, потому что в мире нет такого явления, как любовь: только борьба и долг.

Нахалафа, жена Хама, была вздорна и раздражительна. Она терпеть не могла животных и не скрывала, что ее злит необходимость исполнять новые обязанности смотрителя зоопарка. Она вечно жаловалась, что не может убрать очередную кучу навоза, а визг макак и вой шакалов оскорбляют ее слух.

Жена Сима Самбет трудилась бездумно и постоянно говорила о том, чтобы пойти в горы за какой-то целебной травой или в лесную чащу за корой и мхом, словно забыла, что это теперь невозможно. Осязаемый мир вокруг – балки ковчега, отмечающие новые пределы ее жизни: три сотни локтей в длину, пятьдесят локтей в ширину и тридцать локтей в высоту, – для нее не имел смысла.

Когда невестки заканчивали уборку у домашнего скота, я слышала, как три пары ног поднимаются ярусом выше, где жила всевозможная дичь и птицы. Потом еще выше – к грызунам, ящерицам и насекомым. Дальше – к кладовым, чуланам и пчелиным ульям, а на следующей палубе начинался мир мужчин.

Ной, Сим, Хам и Иафет никогда не спускались к нам. Понятия не имею, чем они занимались целыми днями. Им не нужно было заботиться о навигации или морском деле: ковчег плавал свободно по воле волн. Начиная с полудня мужчины пили: раздавался стук кувшинов, слышалось немелодичное пение. Но никаких инструментов: ни арфы, ни лиры. И ни разу женский голос не присоединился к пению, чтобы смягчить мрачный тон.

Только когда молодые женщины возвращались в семейные покои, спускалась Норея. Она приносила хлеб, сыр, воду. И масло, если нужно было заправить лампу. Чтобы доставить вниз мясо, ходить приходилось несколько раз. Для кормежки медведей, волков, львов и леопардов, тигров, стервятников и прочих хищников Норея разводила на ковчеге кроликов и овец.

В один из таких ее визитов я набралась смелости задать вопрос, который терзал меня с самого дня нашей встречи.

– Скажи, Норея… – Я зажгла лампу, и колеблющийся огонек осветил множество звериных голов, склонившихся над мясом. – Что случилось с твоими девочками? Ты говорила, что у тебя были и дочери, не только сыновья.

Она передала мне метлу и велела убираться в клетках.

– Их нет, – отрывисто ответила она. – Их продали, словно рабынь, женихам из-за гор. Все они были прекрасными, как восход солнца. Больше я их не увижу. – Она ткнула в палубу над нами черенком метлы. – Вместо этого мне посланы эти ослы – скучные, как булыжник, и такие же тупые.

На мгновение я решила, что она говорит о мулах.

– Таковы обычаи ложного бога! – гневалась она. – Поэтому Она и злится! Святая Матерь не выносит подобного богохульства. Ее дочерей продали, будто мешки с солью, ради силы их чрева.

Я поняла, что это и есть последствия утраты Богини: обесценивание, принижение и подчинение всех женщин.

– А те девчонки… – Она ткнула трясущимся пальцем вверх. – Они ничего не знают о Ней! Это о Царице-то Небесной! Они невежественны. Не думают, не сомневаются, точно скотина у корыта.

Она оперлась на метлу. У ее ног львы терзали тушу овцы, сокрушая кости, будто гороховые стручки. Двумя палубами выше в темноте печально пели пустынные жаворонки.

– Откуда ты знаешь о Ней? – спросила я.

Откуда женщине было знать через столько лет после того, как Ашеру выкрали из Эдема и стерли из памяти людей?

Норея почесала хобот слона, отправившего в рот пучок сена.

– От наших матерей, разумеется. Мои дочери забрали свое знание с собой за горы. Там им хотя бы не грозит потоп. Я научилась от своей матери, а она – от своей. И так до самого начала, на два десятка поколений, а то и больше, вплоть до первой матери.

Двадцать поколений! Неужели действительно прошло столько времени?

Львица закончила трапезу и зевнула. Она улеглась у самого края клетки, напоминая о несогласии со своим заточением.

– Погоди… Первая мать?

Норея посмотрела на меня с раздражением, словно я была такой же тупицей, как и жены ее сыновей.

– Да, первая мать. Та, что внушила любовь к Ней своим дочерям, обучила их ритуалу и божественным законам, передала свои знания. Она объяснила, чья мудрость чище рубинов, чей плод дороже золота. Все проистекает из нее.

Норея насыпала свежей соломы в загон к слонам и пошла проведать беременную леопардицу. Вскоре в бездонных недрах ковчега должны были родиться котята.

Я пошла за ней.

– Ты знаешь ее имя? – со слабой надеждой спросила я.

– Разумеется. Ее почитают все дочери. Это первая мать, Ева.

Ева! Все-таки я не подвела ее. И она не подвела меня! Сердце у меня учащенно забилось при мысли о том, что в конце концов мудрость, полученная от плода познания, принесла ей пользу. О том, что она сохраняла истины Ашеры, взращивая их в своих детях, даже когда Адам продолжал слепо следовать своему пути. Самаэль рассказывал мне о троих ее сыновьях: убийце, пастухе и патриархе. Однако он не упоминал о дочерях.

Я вспомнила, какой видела Еву в бездне Шеола: бледной и жалкой, поддерживающей своего никчемного мужа, как она делала и при жизни.

Больше я не брошу ее. Не оставлю в том безотрадном месте на веки вечные.

И я не отвернусь от Самаэля, который только ради меня остался с Эрешкигаль, чтобы спасти Ашеру.

Запечатанный кувшин

Я продолжала скрываться на нижней палубе, где дичайшие из животных медленно копили свой гнев. Они были свободны от осознания собственной ответственности за продолжение рода; они не думали, не размышляли.

Я же, предоставленная в этом отношении самой себе, была свободна от бремени размножения. Остальные здесь были собраны по самцу и самке, каждой твари по паре, тогда как я была самодостаточна. Мне не нужно было производить новую жизнь. Вместо этого я хранила