Лилит - Никки Мармери

А я не отважилась взглянуть на Самаэля. Развернувшись, я вышла через огромные двери в приемную.

* * *

Служительница повела меня через пещеры, отмечала мой путь ударами в барабан. Вокруг плавали призраки, обреченные вечно томиться в печали. Они не знали передышки: садились и тут же вставали, ложились и бесконечно ворочались. Не было им ни покоя, ни отдыха. Какой цели служит эта нелепая загробная жизнь, эта неизбежная участь?

Пока я шла, Ашера продолжала бредить. В тронном зале Она молчала, но теперь никак не могла успокоиться.

– Адам… – стонала она. – Тоже мое дитя. Никогда не слушался. Не хотел учиться. Упрямый, как и ты. Но тщеславный и безрассудный. Все мои дети… Если бы я могла их спасти!

В глазах Матери стояли слезы.

Служительница быстро шла вперед. С ношей на руках я не поспевала за ритмом ее барабана. Остановившись, я окинула взглядом обширное серое поле. Даже слабейший ветерок не колыхал бесцветные колосья. Ни единый шорох листьев или крик кукушки не нарушал тишины. Духи трудились, как и повсюду в этом мрачном могильном мире, двигаясь сначала в одном направлении, потом в другом, но это не приносило им удовлетворения.

Посреди непрерывного движения одна из фигур стояла неподвижно: женщина в выцветшем платье. Ее тусклые волосы были забраны в длинную косу, перекинутую через плечо. Незнакомка внимательно посмотрела на меня, открыла рот, но не проронила ни звука. Потом она взмахнула руками, словно утопающая. Несмотря на мертвенную бледность, она вернулась к своей молодости, какой она была, когда мы были знакомы. Не старой и сгорбленной, какой она наверняка потом стала.

– А вот та… – Ашера подняла голову. – Она не моя, – Матерь печально посмотрела на Еву, – но ее тоже надо спасти. – Она бессильно ткнула меня кулаком в грудь. – Их всех надо спасти!

Рядом с Евой стоял мужчина, ради которого она пожертвовала свободой. Адам склонил голову, разглядывая чахлые стебли на бесплодной земле. Ева держала мужа под локоть. В мире мертвых он соображал не лучше, чем в мире живых.

Бой барабана стал затихать вдали. Я не могла оставаться здесь и просто кивнула Еве. Что я могла ей сказать? Она сама выбрала это место, выбрала этого мужчину. Сюда ее привела любовь к Адаму. Моя злость из-за ее предательства угасла.

– Что Он натворил?! – Ашера вернулась к тому же бесконечному причитанию. – Мы же договаривались! Будь Он навеки проклят! Мы договаривались!

Я поудобнее перехватила свою ношу и последовала за стучащим вдали барабаном.

Мой плод дороже золота

Идя на свет, я покинула пещеру. Был ранний вечер – время стремительных чаек. На горных склонах звенели колокольчики коз, мальчишка свистом созывал стадо. Как же хорош живой мир! Как богат он звуками, красками и переменами! И какое же мрачное и унылое, лишенное движения место я оставила позади!

Воздух казался прохладным. Неужели уже наступила зима? Пока меня не было, жизнь в мире шла своим чередом.

Но Ашера быстро угасала.

Ее дыхание замедлилось, стало прерывистым, причитания прекратились. Ни слова не слетело с Ее губ, с тех пор как мы покинули подземелья ада. Возвращение в мир не вернуло Ей силы, как я надеялась. Случилось обратное: закрыв глаза от нестерпимого света, Царица Небесная поморщилась, когда на Нее упали тусклые лучи заходящего солнца. Ветер не колыхал Ее бесцветные волосы; щеки оставались безжизненно-белыми, словно мел.

Я уложила Ее на плоский камень возле ручья и смочила Ей губы, но Она не смогла проглотить влагу. Тогда я пошла к пастушьей хижине посмотреть, не осталось ли там еды, а по пути ступала по ледяной воде, чтобы смыть с сандалий толстый слой глины и красной пыли подземного мира.

Печаль и ярость из-за потери Самаэля так тесно переплелись в моей душе, что я не могла отделить одну от другой. Как же быстро он выбрал Эрешкигаль! Мог бы найти другой способ. А что теперь? Было ясно, что мы опоздали. Ашера не выживет. Она уже не Богиня. Она опустошена – лишь оболочка, скорлупка.

В хижине я нашла остатки еды. Сколько меня не было – день? век? Но кто-то побывал здесь в мое отсутствие. В углу стоял посох, стул был накрыт козлиной шкурой. На столе я нашла засохшую горбушку хлеба и горшочек с медом. Я понюхала бурдюк: вино, разбавленное водой.

На камне возле ручья я подложила Матери под голову сложенную шкуру. Раскрошив хлеб и подсластив его медом, я убедила Ее поесть, смачивала губы вином и умоляла попить. Положив голову на камень, я ощутила тепло зимнего солнца, которое ласкало его весь день.

Не так все должно было получиться! Я ребенок, а не мать. Когда-то я была смертной, а Она – божественной: сверхъестественной, вечной, источником всей жизни. Как такое могло случиться? Ее святость исчезла, забрав с собой все, что причиталось мне по праву. Я надеялась вернуться в Эдем победительницей вместе с Самаэлем, одержать верх над Отцом, который изгнал и заменил меня, который обрек женщин на подчиненное положение, исправить все, дать новое начало женскому роду.

Теперь надежда ушла навсегда.

Впитывая лбом тепло камня, я ощутила дрожь – сначала слабую, но постепенно усиливающуюся. Темное облако шевелилось в зияющей пасти пещеры. По краям оно то растягивалось, то сжималось, словно силясь вырваться наружу. Облако немного повисело, оглушительно жужжа, потом рванулось прочь от пещеры. Я вскочила, ожидая, что все уныние Шеола вот-вот проникнет во внешний мир.

Когда облако устремилось ко мне, неуклонно поднимаясь и увеличиваясь в размерах, я разглядела, что это огромное полчище пчел. Они зависли над нами с пульсирующим гулом. Я ощутила невероятное спокойствие, чистую безмятежность, бесконечную благодать и неземное умиротворение. Жужжание пчел со звоном проникало в меня, щекотало, пульсировало, билось. Я была близка к блаженству.

Ашера открыла глаза, и в них вновь вспыхнул огонь. Ее кожа засияла, словно отблеск солнца на поверхности меда. Волосы опять заблестели вороновым крылом, разметавшись пышными прядями по камню. Мысленно я увидела, как Она идет во всей красе среди благоуханных рощ и цветущих лугов Эдема с лирой в руках.

– Смелее, Лилит. Мой плод дороже золота. – Голос Ашеры больше не дрожал и снова обрел мелодичность. Она взяла меня за руку. – Ты найдешь меня в тех, кто придет после, ибо они сами будут как боги. Мой конец – твое начало: ты завершишь то, что я начала.

В ослепительной вспышке света Богиня-Матерь исчезла. Пчелы тут же рассеялись во все стороны, их гул разлетелся