Громов: Хозяин теней 1 - Екатерина Насута

— Освободить надо, — Савка озвучивает мои мысли. — Сам оклад, он пустой, но вот икона… или оклад освятить надо. Намолить? Не знаю. Может, тогда получится. Сил в иконе было много, но раньше, давно. А теперь почти повышли.

— Коллекционеры хреновы, — произносит мужик в сторону. — Оклад, стало быть…

А я понимаю, о чём он. Здесь иконы — не просто доски с ликами святых и позолотой. Здесь они и вправду имеют силу, ту, что принимают от людей. Батюшка Афанасий не зря каждые две недели меняет. Одни снимает, в храм убирая, а другие из храма достаёт.

Верно, там, в церкви, они и пропитываются верой ли, силой ли.

В общем, получают то, что способно защитить от теней. А вот в коллекции… если старая икона, редкая, но заперли там, где ни молитв, ни людей. Могла ли погаснуть?

Легко.

— На ещё…

Это что-то совсем маленькое, но до того яркое, что Савка убирает руки за спину и сам, без моей подсказки, головой трясёт.

— Это… не надо трогать.

Потому что свет яркий и какой-то злой. И главное, сам мужик держит хреновину за верёвочку, осторожненько так, кончиками пальцев. Стало быть, что-то да знает. Потому и ответу Савки не удивляется, но вытаскивает из кармана коробок, куда штуку и отправляет.

Ну а старый револьвер, тронутый ржавчиной, и какая-то статуэтка пусты.

— Молодец, — мужик доволен. Он раскладывает вещи по кучкам и те, на которые Савка указал, бережно оборачивает несколькими слоями ткани. И ткань особая, потому как свечение гаснет. Штука на верёвке — медальон или ладанка? — укладывается отдельно. А вот пустое — в коробку, которую Савке изначально выдали.

И на сей раз его уже не перепроверяют.

Интересно.

— На от, — мужик убирает всё и вытаскивает очередной пакет. — Ешь.

Куличи.

Не теплые, но мягкие, щедро посыпанные сахаром. И Савкин рот наполняется слюнями. Но у него хватает силы воли не набрасываться сразу.

— И вот еще, — мужик опускается на корточки. — Дар твой, парнишка, хороший… и в нашем деле полезный.

Это в том, в котором материальные ценности одних граждан перераспределяются в пользу других? И не с добровольного согласия.

— А потому подумай. Что тебя тут ждёт? Будешь сидеть, потом сплавят на фабрику…

Ложь.

— И загнёшься ты, как честный работяга. А вот у нас будешь уважаемым человеком…

Пока не повяжут.

Нет, я подробностей не знаю, но чуется, что не всё тут столь однозначно.

— А это, — он вытягивает что-то из нагрудного кармана и суёт Савке. — Это чтоб тебе думалось легче. Ты же…

Метельке достаётся щелбан.

— Чтоб приглядывал. Ясно? И узнаю, что хоть крошку отнять посмел, лично шею сверну… ну да, будет что, я свистну… лады?

— Лады, — Савка даже руку пожимает, гладкую такую, совершенно непролетарскую наощупь. И преисполняется чувства собственной значимости.

Вот дурень.

Глава 12

«…к празднованию именин Божьей милостью Государя откроют двери триста сорок семь едален, в которых состоится раздача подарков малоимущим. Подарок будет включать в себя платок полфунта сахару, полфунта изюму, фунт орехов калёных, полфунта конфет производства фабрики купца Лаврова, тако же платок женский печатный по особому эскизу…»

Ведомости.

Обратно Метелька идёт неспешно, то и дело оглядываясь на Савку. И видно, что ему крепко случившееся не по вкусу, но…

— Поделись, — приказываю Савке.

И тот вцепляется в пакет, явно не слишком согласный. Калачей в нем пару штук. И Савка уже успел усвоить, что вкусная еда в приюте бывает не так и часто.

И заканчивается она быстро.

— Поделись, — повторяю. — Послушай… если сунешься с этим в приют, то обязательно кто-то заприметит. И донесёт. Хочешь объясняться?

Про то, что нам рано или поздно объясняться придётся, потому как вляпался Савка по самое не могу, я промолчал.

— А с Метелькой лучше дружить.

Дружбы не выйдет.

Но вот кой-чего узнать получится.

— Хочешь? — Савка косится на Метельку. — Угощайся.

— С чего такой добренький? — Метелька скалится и сплёвывает сквозь зубы, видом своим показывая, что не больно ему оно и надо.

— Просто… вкусные. Хочешь?

Иногда Савкина наивность нам на руку. И Метелька, убедившись, что Савка никак не претендует на главенство, руку тянет. И калач вытаскивает.

— Давай посидим, — Савка сам опускается в траву. — Хорошо… я никогда ночью не гулял.

В его глазах небо серое мутное, и луна в нём видится этакою круглою промоиной.

— Чего так? — Метелька вытаскивает что-то круглое и вцепляется зубами. — Мы в ночное ходили…

— Мамка не пускала. Боялась за меня.

Метелька плюхается рядом.

И на мгновенье они становятся теми, кем и являются — просто мальчишками. Сидят. Жуют. Запить нечем, вот и давятся.

— Как ты тут… — я подталкиваю Савке вопросы. Нет, подружиться вряд ли выйдет. Метелька другой. Он уже повидал всякого-разного и знает, что людям веры нет. — Оказался…

— А сам?

— Ну… сперва отец пропал. Потом мамка дом потеряла. И тоже померла.

— Что он, денег вам не оставил?

— Не знаю, — честно ответил Савка, пытаясь прожевать мягкую сдобу. — Мамка плакала всё… молилась… сперва не верила, что он вовсе… ну, на похороны-то нас не позвали.

— А из рода? Приезжал кто?

Савка задумался и вздохнул.

— Не знаю.

— Чтой-то ты ничего не знаешь.

— Так ведь… — Савка смутился. — Мамка за меня переживала вся… а так-то я… ну… в доме жил. С няньками. И с нею. Мы чаи пили. С пирогами вот. С плюшками. Потом сказки рассказывали всякие. И книги читать ещё приносили. Но мама не особо… которые по науке ещё, то ладно, или сказки, или жития святых, а другие прятала. Говорила, что от чтения голова болеть будет сильно. И вовсе лопнуть может. Или мозги из ушей потекут.

Мда.

Подозреваю, с образованием у этой чудесной женщины отношения были сложными. Зато понятно, отчего Савка такой… ребенок. Его таким сделали, заперев в одной комнате с мамкой, няньками и сказками.

— А нас батя порол, когда учиться отказывались… да и так… говорил, что без розги науки не бывает. И что вырастем — спасибо скажем. Мамку так просто лупил… ну и одного