Дети, сотканные ветром. 2 - Артём Ерёмин

Проша ухмыльнулась словам главы и прошептала:

– Пригоже заливает про Тимура Половину Первого.

– Половину?

– Народ кличет его так. Оттого что нынешний царь-батюшка не достиг и половины высот своего деда. Тот расширял границы, выдавливая чудь из лучших шахт, и посылал первые экспедиции в край лунси. Суровый старик, народ-то его уважал. Ну, и на Дальних Осколках стояла тишь да гладь.

Несмотря на «народную» любовь, царь в общем зале являлся центром притяжения власти и богатства. Столы мастеров и подмастерьев располагались нарочито обособленно, вновь доказывая, что царская рука уважаема, однако её влияние здесь заканчивалось.

Исключением оставались высокородные отпрыски. Аскольд и Лель сидели по обе стороны от мрачного мужчины. Внешностью сыновья пошли не в отца, тот выглядел пугающим, словно матёрая хищная птица.

Есения под опекой дедушки располагалась всех ближе к царю. Царевич хвастался ей крошечным автоматоном, и княжна выслушивала его со снисходительной улыбкой старшей сестры.

– Разве на кухне перерыв? – Каспар будто назло подкрался бесшумно. – Да и трубочисту пора в котельную, пока вихль не прогрыз дверь от голода.

– Как прикажете, ваша милость, – закатила глаза Проша.

Лев с немалым разочарованием отправился на кухню, где кухарка всучила ему корзину.

– Сдаётся мне, вихль от плетёнки деликатесов не откажется. И тебе я чуток урвала гостинцев. В зале же среди белой кости да мошны с монетами не будет ничего занятного. Напыщенные речи, лживые похвалы.

Проша потрепала Льва по голове, и мальчик отправился в котельную, оставляя за спиной шум торжества.

Вапула, как и предсказывала повариха, заждался Льва. Уплетая еду, котельщик проклинал ярмарки. Его помощник, привыкший к злющим тирадам вихля, поднялся в свою коморку.

Припасённый свёрток от Проши прятал в себе мягкое медовое пирожное. Оно почти скрасило обиду оттого, что на любом празднике чаровников Лев останется чужим. По собственной воле и по праву рождения.

На изголовье кровати сиял янтарь. Одеяло окутывало тело мальчика, камень же согревал его мысли. Янтарь – ядро надежд и мужества Льва…

Он поднимался по траве к могучему дереву. Изумрудного цвета холм в полсотни шагов ниже терялся в светлой дымке. На вершине Лев присел между выступавшими из земли корнями, чтобы безмолвно наблюдать за хозяйкой крошечного мирка.

Черноволосая женщина прохаживалась по краю холма. Она вновь что-то выглядывала в безграничной дымке. Льву тоже порой чудились малопонятные очертания. С его первого посещения край грёз расширил свой рубеж.

«Настанет день, – полагал мальчик, – и дымка отступит, чтобы лучезарное дерево смогло осветить прекраснейшую долину. И тогда хозяйка увидит то, что ей желанно».

Сколько бы ни таился Лев, женщина его каждый раз замечала. И сегодня она кротко помахала ему. Мальчик, сдерживая комок в горле, ответил ей тем же. Теперь по обыкновению, он должен проснуться. Однако сегодня всё иначе: листва на дереве шумно задрожала, и мама в испуге обернулась на пустоту. Темнота неслась на холм. Лев вцепился в толстый корень в тот момент, когда на него обрушился шквалом мужской голос:

– ВРАГ В БАШНЕ! СОБОР ОСКВЕРНИЛИ!

Лев содрогнулся. Янтарь мигал в безумстве, что мальчик не сразу разглядел убежище. Он ожидал увидеть над собой перекошенное лицо главы Бора, но голос эхом углублялся в подземелье.

Глава 8. Нападение.

Как же сильно Лев желал, чтобы причиной дрожи, охватившей его тело, был ночной холод.

Мальчик наблюдал с винтовой лестницы за странной компашкой, которая собралась внизу. В потёмках Вапула примерялся к кочерге. Вокруг котельщика замерла дюжина его автоматонов, и все они были направлены на единственный вход. Льву почудилось, будто сам воздух подземелья пропитался страхом и давил на дверь.

«Не нужно её отпирать», – молил про себя мальчик.

– Шёл бы ты в кровать, Сажа, – посоветовал Вапула.

– Но голос…

В массивную дверь заколотили. Лев инстинктивно присел, Вапула же зашипел и сделался диким.

– Отворяй, злыдень! – приказал Каспар, застрявший на другой стороне двери.

– С чего бы?! – растопыренные уши вихля начали оседать.

– С того, что пока мне платит Кагорта, я буду терпеть твою гнусную рожу!

Такой довод показался Вапуле справедливым, и он отворил дверь.

Каспар ворвался к ним наспех одетым, шерстяной китель на голый торс. В одной руке он держал лучину, в другой – несуразную дубинку, от которой слышался треск. Более всего Льва привлекли татуировки, покрывающие тело ключника.

– Чего надо? – недовольно спросил Вапула. – Нам без тебя сиделось хорошо.

– Разве с такими ушами ты не слышал главу Бора? В башню проникли паразиты. Мне велено разузнать, всё ли в порядке в вашей норе.

– Твой приход сам по себе вносит разруху.

Каспар беспрестанно вглядывался в сумрак котельной, словно здесь было спрятано то, что он ищет. Ключник и котельщик доверия к друг другу не питали.

– Главы созывают всех слуг. Конечно, кроме тебя. Ты обязан сторожить котельную.

Вапула оценивающе глянул на Льва:

– Видать, паразиты зубастые. На какой вам сдался мой хилый сподручный?

– Приказ Глав касается всех слуг. Или же ты считаешь, что твой пособник струсит?

– У него жилы покрепче, чем у многих будут.

Похвала от Вапулы дорого стоит, однако Лев не стремился так скоро оправдывать его слова.

– Следуй за мной, парень! – напирал Каспар.

– Мне бы одеться, ваша милость, – запротестовал Лев.

– Живее. Сбор в холле. Нужны люди, дабы обыскать Трезубец сверху донизу. Позже заглянем и сюда. Так что завари чего покрепче, вихль, ведь ночка будет длинная.

Когда ключник ушёл, Лев ринулся к кровати. Янтарь он накинет на шею и его не найдут, в отличие от остального. За матрасом мальчик хранил последнюю вещь из родного мира – сломанный компас на ремешке.

В стенах торчали прогнившие трубы, ведущие неизвестно куда. Лев выкинул компас в ближайшую дыру.

«Теперь мир полых остался в воспоминаниях… Мой родной мир».

Блёклые