Дети, сотканные ветром. 2 - Артём Ерёмин

Каспар направил пару Полыни и Льва обследовать стены у врат Собора. С учётом непрекращающейся вьюги худшей доли просто не выдумать.

– Держись меня, сударь-трубочист! – крикнул Полынь, перебираясь через свежий сугроб на террасе дворца.

За несколько часов край Трезубца запахнулся в толстый слой снега. Вьюга смешалась с ночью, и ни зги не видно. И только тусклые фонари указывали путь за стену.

У врат разминала ноги Проша. Нарядившись в десяток одежонок, кухарка выглядела громоздко и грозно, под стать стражнику.

– Очередные жертвы немилости Каспара! – подметила она, когда различила приближающихся людей. – Или же вы, судари, спасаетесь от духоты башни?!

– Хорошая пора, дабы проветрить голову! – перекрикивая ветер, поддержал Полынь. Учитель всегда радовался панибратским разговорам с прислугой. – Нас отправили разузнать, не пробегал ли мимо вашего поста кровожадный злодей?!

– Пока я видела лишь пугливых дворян, ваша милость!

– Вполне подходит под описание.

Порыв ветра стёр задорность с Проши. Руки кухарки от волнения теребили электрическую дубинку.

– Как там привратник?

– Утро покажет. Вот и следующие подозреваемые.

К вратам, борясь с вьюгой, продвигалась немногочисленная свита.

– Господин, покорнейшая просьба узнать имена и титулы вашего сопровождения, – со всей строгостью этикета заговорила с ними Проша.

Мужчина с пышными усами, облепленными снегом, встрепенулся:

– Возмутительная наглость!

– Ваша помощь облегчит поимку преступника…

– Как ты смеешь связывать меня и моих друзей со здешним беззаконием!

Полынь приблизился к гостям:

– Сударь, ведите себя, как подобает дворянину.

– И кто же вздумает меня поучать?! – воспротивился обладатель усов, однако голос выдал его волнение. Не дожидаясь ответа на собственный вопрос, он ринулся напролом. Свита не отставала ни на шаг. – Собор – рассадник хамства! Более ногой сюда не ступлю и откажусь от ваших погремушек!

Когда возгласы дворянина поглотила вьюга, Полынь с довольной улыбкой обратился на Льва:

– В годы учёбы в Соборе он всегда прятал трусость за титулом родственников. Жаль, что не узнал меня. Если, сударь-трубочист, заимеешь себе врагов, сделай так, чтобы они помнили тебя до гробовой доски.

Распрощавшись с Прошей, невольные дозорные двинулись вдоль стены, которая упиралась в замёрзший пруд. Обогнув рощу лешего, Лев окончательно выбился из сил. Янтарь на груди не грел, его давно не заряжали на солнце.

Увязнув в очередном сугробе, трубочист осел на снег. К чести Полыни, учитель сразу пришёл на выручку.

– Хорошо справляешь! Напихал в карманы головешки?!

Лев хотел ответить на шутку, но рот набивался снегом.

Полынь громко рассмеялся, будто намереваясь перекричать ненастье.

И вдруг ветер отступил! Вьюга затихла и теперь обтекала их стороной.

Лев поражённо разглядывал учителя.

– Ищешь мой блюс? – поинтересовался Полынь. – Какая невоспитанность, сударь-трубочист. Хорошо, что ты среди своих.

Неожиданная, но такая явная мысль пришла на ум Льву:

– Вы тоже учились в страте Ветра.

Полынь чопорно поклонился:

– Тот редкий случай, когда вьюны добирались до конца обучения.

– Значит, и тогда вам приходилось тяжело. Зачем же продолжают набирать страту Ветра?

– Такова причуда Кагорты. Из всей тройки основателей Собора она единственная без роду. Хотя на целое десятилетие старуха оставляла затею найти алмаз в куче навоза. И только в нынешний год принялась за старое. Всё-таки возраст туманит ей голову.

– Нет, – неожиданно проговорился Лев. Полынь заинтересовало его возражение. – Все считают, что старость её ослабляет. Я же видел другое.

– Редкий трубочист удивлял меня своей проницательностью, – Полынь заботливо отряхнул плечи Льва от снега.

– И зачем нас набирать из года в год? – Лев сам осознал, что причислил себя к вьюнам. – Игнат и Янок ушли не сами. Их подставили, подтолкнули к воровству. И учителя не желают принимать правду... Несправедливо.

– Правильно – ведь вы другие. Не всполохи и даже не росы, – Полынь присел рядом, – хотя с ними одного возраста, роста и с тем же водянистым мозгом. Однако, что бы ни делали, вы до конца обучения будете для всех иными. Вами будут помыкать, недолюбливать и, чего хуже, жалеть. Поэтому прислушивайся к советам учителей, но не полагайся на них безрассудно, ибо вам выпал удел, самим лепить себя характер. Это тяжелее, чем остальные совершенствования. Некоторые правят дух волей, а другим нужно для того лезвие.

– Как же быть со злыми людьми. Аскольд не оставит вьюнов в покое.

– О, здесь ничего не поделать, кроме как терпеть и порой давать сдачи. Где-то в твоём возрасте я постиг одно понимание, и мне стало легче переносить трудности.

Лев в ожидании глядел на учителя, и тот продолжил с необыкновенной для себя скромностью:

– Свет приходит и уходит, тьма остаётся всегда. Та же песнь с добром и злом. Добро и свет – вещи непостоянные, без них наш мир застилает тьма, а правит в нём Зло. А как ты переносишь темноту?

– Она не так страшна, как тишина в ней…

Порывы вьюги донесли до них резкий треск. Полынь вдавил фонарь в снег.

– Слышится с пруда.

Вновь громкий хруст достиг их пузыря спокойствия.

Лев ощутил внутри себя иной холод. Жуткое предчувствие зародилось у него. Он должен был вглядываться в сторону, откуда доносился звук, однако не мог отвести испуганного взгляда от тёмного силуэта учителя.

Полынь сейчас был притаившимся хищником.

– Донеслось со старых развалин? – на неуслышанный вопрос мальчик потянулся к учителю.

Он едва коснулся Полыни, когда тот резко схватил Льва за руку.

Пузырь лопнул!

Вьюга всей мощью навалилась на них. Остатки сияния фонаря огоньками гуляли в ошалелых глазах мужчины.

– Учитель! – взревел от боли Лев и после рухнул обратно на снег.

Полынь вскочил на ноги и принялся метаться по сторонам, словно подхваченный вихрем.

– Не делай так! Не делай так! – причитал он. – Не делай так, сударь-трубочист. Нервы натянуты, бес бы их побрал.

– Наверное, водяной снова ломает лёд! – прокричал Лев, не придумав иное.

– Да, да. Работа у водяных такая! – ожесточённо кивал учитель. – Рыбы же должны дышать. Пойдём в тепло, сударь-трубочист. Хватит с нас.

Полынь поднял мальчика, и они, подгоняемые вьюгой, ринулись во дворец.

Беспокойная ночь перетекла в настороженное утро. Лев более не видел Полынь, но напоминанием о срыве учителя служил синяк, опоясывавший запястье. Остальные ночные дозорные отпивались бульоном, когда в большом зале появлялись подмастерья.