Русь. Строительство империи 6 - Виктор Гросов

Я отвернулся от них, сосредоточился. На мгновение закрыл глаза, отсекая внешние раздражители — запах крови, трав, пота, приглушенные звуки лагеря за пологом.

«Вежа», — мысленный зов.

Воздух передо мной дрогнул, сплелся в знакомый образ. Беловолосая девчонка с ехидными глазами. Сегодня она выглядела особенно бесстрастной, почти отстраненной, словно наблюдала за интересным, но не слишком важным экспериментом. Ни тени той предвкушающей улыбки, когда она собиралась озвучить условия своего «гранта». Видимо, драма с Добрыней выбила ее из настроения торговаться. Но я вернусь еще к этому вопросу.

— Слушаю, Великий князь, —прозвучал ее голос у меня в голове. — Возникли непредвиденные осложнения?

Я проигнорировал ее вопрос. Взглянул на Добрыню, на его изувеченное тело, на следы недавнего безумия на его лице. Гнев и бессилие поднялись во мне волной. Здесь, в этом мире, я мог призывать огонь с небес — ну, почти, катапульты со снарядами работали исправно, — мог становиться берсерком в бою, мог управлять экономикой целых княжеств с помощью каких-то там очков влияния. Но исцелить одного верного человека, вернуть ему возможность говорить, жить нормально — на это моих «великокняжеских» сил не хватало.

— Ты можешь ему помочь? — мысленно спросил я, стараясь сохранить спокойствие и не дать эмоциям взять верх. — По-настоящему помочь. Восстановить все. Голосовые связки, чтобы он мог говорить. Залечить раны так, чтобы не осталось и следа. Вернуть ему прежний облик.

Вежа склонила голову набок, рассматривая Добрыню своим нечеловеческим взглядом. Ее виртуальные глаза словно сканировали его, анализировали повреждения с холодной точностью хирурга или, скорее, механика, оценивающего сломанный механизм.

— Объект «Добрыня Никитич», — произнесла она тем же ровным тоном. — Обыкновенный человек. Статус: не носитель Системы. Физическое состояние: критическое. Множественные травмы несовместимые с полноценной жизнедеятельностью по стандартам этой эпохи. Психическое состояние: крайне нестабильное, шок, возможно развитие необратимых изменений личности вследствие перенесенных пыток и стресса.

— Я не спрашиваю диагноз! — перебил я ее раздраженно. — Я спрашиваю: ты можешь его починить? За очки влияния, за что угодно!

На лице Вежи появилось нечто похожее на удивление, или, может, она просто имитировала эту эмоцию.

— Великий князь, ты, кажется, забываешь основные принципы взаимодействия. Система оперирует информацией, энергией и вероятностями в рамках установленных протоколов. Прямое физическое воздействие, такое как регенерация тканей, восстановление утраченных функций, модификация организма, возможно исключительно в отношении зарегистрированных носителей Системы. Да и то с огромными полотнами ограничений.

Она сделала паузу.

— Добрыня не является носителем. Он — внешний объект. Система не имеет интерфейса для прямого взаимодействия с его биологической структурой. Да, я могу внушить ему мысли о том, что ты являешься его родным сыном или наоборот отцом, но это на уровне конструкции информационных потоков. Я не могу переписать его генетический код, запустить ускоренную регенерацию или имплантировать ему новые органы, даже если бы ты предложил мне все очки влияния во вселенной. Это просто невозможно технически. Нарушает базовые законы взаимодействия Системы с данной реальностью.

Ее слова разочаровывали. Никакой лазейки, никакого «если». Просто констатация факта. Как если бы я попросил ее превратить камень в хлеб. «Магия» Вежи имела свои четкие границы и лежали они там, где кончались носители Системы.

— То есть, — проговорил я медленно, переваривая информацию, — все, что я могу сделать для него — это надеяться на Искру и ее травы?

— Корректно, — подтвердила Вежа. — Ты можешь использовать ресурсы Системы для обеспечения объекта «Искра» необходимыми знаниями, например, предоставить ей доступ к более совершенным медицинским методикам из других временных пластов, если таковые имеются в базе данных и совместимы с текущим технологическим уровнем. Ты можешь потратить очки влияния на создание оптимальных условий для его выздоровления — стерильность, питание, уход. Но само исцеление — вне моей компетенции. Если бы Добрыня был носителем, мы могли бы обсудить варианты: активация протокола «Феникс», покупка навыков регенерации, замена поврежденных частей кибернетическими имплантами… Шутка, Великий князь, про импланты — шутка. Но суть ты уловил: носитель может управлять своим телом и развивать его с помощью Системы. Обычный человек — нет.

Я молча глядел на Добрыню. Значит, мой верный тысяцкий так и останется калекой, если вообще выживет. А я, со всеми своими сверхъестественными возможностями, могу лишь смотреть.

— Хорошо, — наконец произнес я. — Я понял. Значит, будем действовать иначе.

Раз Система не может исцелить его тело, мне оставалось только одно — попытаться понять, что сломало его разум. Узнать правду о том, что произошло в Киеве. И для этого мне не нужны были ни очки влияния, ни протоколы Вежи. Нужен был только сам Добрыня и его единственный уцелевший глаз.

Я подождал еще некоторое время, давая успокоительному снадобью Искры подействовать глубже, а Добрыне — хоть немного прийти в себя после чудовищного приступа. Его дыхание стало ровнее, хотя все еще оставалось прерывистым. Судорожные подергивания прекратились. Он лежал неподвижно, веки единственного глаза чуть дрожали, словно он находился на границе сна и яви.

— Искра, — позвал я лекарку. Она подошла, вопросительно глядя на меня. — Ты можешь пока заняться другими ранеными? И проследи, чтобы сюда никто не входил без моего разрешения. Никто.

Она метнула быстрый взгляд на Добрыню, потом на меня. В ее глазах читалось беспокойство, но спорить она не стала.

— Хорошо, княже. Позови, если что-то понадобится.

Она собрала свои склянки и тряпки и вышла, плотно прикрыв за собой полог шатра. Воины, державшие Добрыню, переглянулись, ожидая приказа.

— Вы тоже можете идти, — сказал я им. — Отдохните. Вы свое дело сделали. Только будьте неподалеку.

Дружинники облегченно выдохнули, коротко поклонились и покинули шатер. Я остался один на один с изувеченным тысяцким и двумя бессознательными фигурами в углу.

Я придвинул к лавке Добрыни грубо сколоченную табуретку, сел так, чтобы он мог меня видеть, если откроет глаз. Наклонился к нему.

— Добрыня, — позвал я тихо. — Добрыня, ты меня слышишь?

Его веко дрогнуло сильнее и медленно поднялось. Мутный, налитый кровью глаз сфокусировался на моем лице. Узнавания в нем по-прежнему не было, но появилась тень осмысленности. Он слышал, понимал, что к нему обращаются.

— Я знаю, ты не можешь говорить, — продолжал я так же тихо. — Но ты можешь отвечать. Я буду задавать вопросы. Если ответ «да» — моргни один раз. Медленно, чтобы я понял. Если ответ «нет» — моргни два раза.