Жизнь в режиме отладки - Гизум Герко

у коллег. И еще я осознал, что здесь, в НИИ НАЧЯ, у каждого свой взгляд на «аномальщину», своя любимая гипотеза, своя «картина мира». И это, пожалуй, было самым интересным и одновременно самым сложным. Мне предстояло не просто анализировать данные, а пытаться понять, через какую призму на них смотрят те, кто их собирал и кто будет оценивать результаты моей работы.

* * *

Я сидел за своим столом, тупо глядя в монитор, где продолжали мерцать бесконечные столбцы цифр и непонятных аббревиатур.

Разговор со Степаном, хоть и был по-своему увлекательным, оставил меня в еще большем замешательстве, чем ворчание Толика. Казалось, я только дальше отдалился от понимания сути тех данных, с которыми мне предстояло работать.

Видимо, мое несколько обескураженное состояние не укрылось от внимательного взгляда Людмилы Аркадьевны. Она, закончив с очередным отчетом, подошла к моему столу с чашкой чая в руках — на этот раз, кажется, для себя.

— Что, Алексей, нелегко дается погружение в нашу специфику? — мягко спросила она, присаживаясь на краешек стула, пододвинув его от соседнего, пустующего стола. — Степан Игнатьевич, я смотрю, уже успел прочитать вам лекцию о прелестях Информационной Вселенной?

Я немного смутился.

— Ну… да, было дело, — признался я. — Очень… познавательно. Только я, если честно, не уверен, что все правильно понял. Слишком много новых терминов, концепций…

Людмила Аркадьевна понимающе улыбнулась.

— Не переживайте, Алексей, это нормально. У нас тут у каждого, как говорится, свой взгляд на вещи. В НИИ, если так можно выразиться, пользуются популярностью четыре основные гипотезы мироздания, объясняющие природу аномальных явлений. Степан Игнатьевич — ярый приверженец «Информационной Вселенной», это вы уже поняли. Анатолий Борисович, хоть и ворчит, но, кажется, склоняется к чему-то вроде «Реликтового излучения» — что все эти аномалии есть отголоски каких-то древних, фундаментальных энергий. Игорь Валентинович, наш шеф, насколько я знаю, тоже тяготеет к информационной теории, но в более прагматичном ключе, без излишней философии. А есть еще сторонники «Единого Поля», которые пытаются все свести к каким-то новым, еще не открытым физическим взаимодействиям. И ни одна из этих гипотез, поймите, не считается доминантной или единственно верной. Каждая имеет своих сторонников, свои аргументы и свои… ну, скажем так, экспериментальные подтверждения, если их можно так назвать.

Она сделала глоток чая и продолжила.

— Так что, когда вы будете работать с данными от разных отделов, вам придется это учитывать. Каждый отдел, каждая лаборатория, а иногда и каждый отдельный сотрудник, может интерпретировать одни и те же явления через призму своей любимой гипотезы. И это, конечно, добавляет… пикантности в нашу работу.

«Пикантности», — хмыкнул я про себя. По-моему, это добавляло скорее хаоса. Получается, мне нужно не только анализировать цифры, но и пытаться понять, в рамках какой «картины мира» эти цифры были получены и как их будут интерпретировать. Задача усложнялась на порядок.

— Поэтому, Алексей, — Людмила Аркадьевна посмотрела на меня с неожиданной серьезностью, — мой вам совет: прежде чем с головой уходить в анализ конкретных данных, посмотрите сводку по тому отделу, из которого они пришли. Обычно к каждому массиву информации прилагается сопроводительная документация — краткое описание эксперимента, используемая аппаратура, предполагаемые теоретические модели. Поищите в наших архивах, в электронной базе. Это должно вам помочь хотя бы немного сориентироваться и понять, с какой «колокольни» на все это смотреть. А там, глядишь, и своя собственная гипотеза появится.

Она подмигнула мне, еще раз отглотнула чай и вернулась на свое рабочее место, оставив меня наедине с этой новой, очень ценной информацией.

Сопроводительная документация… Это было дельное замечание. Почему я сам об этом не подумал? Видимо, был слишком ошеломлен потоком новых впечатлений. Нужно было не только слушать коллег, но и самому проявлять инициативу в поиске информации.

Я снова посмотрел на флешку, которую дал мне Орлов. На ней не было никаких пометок, кроме инвентарного номера. Но если данные пришли из какого-то отдела, значит, где-то должна быть и информация об этом отделе, о его исследованиях, о его… «любимых гипотезах».

Пора было осваивать внутренние информационные ресурсы НИИ НАЧЯ.

Глава 11

Лабиринты

После разговора с Людмилой Аркадьевной я еще некоторое время пытался копаться в данных, но информация, полученная от коллег, скорее запутала, чем прояснила ситуацию.

Стало очевидно, что без более глубокого понимания контекста, без той самой «сопроводительной документации», о которой говорила Людмила Аркадьевна, я буду просто блуждать в потемках. Время уже близилось к вечеру, голова гудела от обилия новой информации и безуспешных попыток «раскусить» загадочные данные. Я решил, что на сегодня, пожалуй, хватит. «Утро вечера мудренее», — как говорится. Нужно было переварить все услышанное и увиденное, дать мозгу немного отдохнуть.

Я собрал свои вещи, попрощался с коллегами и вышел из НИИ — на этот раз охранник даже не посмотрел в мою сторону, видимо, я был для него уже обычным сотрудником — и вышел на улицу. Дождь все так же накрапывал, и перспектива добираться до дома общественным транспортом снова показалась мне удручающей. «Ладно, гулять так гулять», — подумал я и снова вызвал такси. Не хотелось сейчас толкаться в метро, хотелось тишины и возможности спокойно подумать.

Машина приехала довольно быстро — черный «кореец» эконом-класса.

За рулем сидел мужчина средних лет, с темными волосами, смуглой кожей и умными, немного грустными глазами. Я мельком глянул на его имя в приложении — Мажорбек.

«Какое необычное имя», — подумал я, усаживаясь на заднее сиденье. Водитель поздоровался со мной с легким акцентом, и мы тронулись.

Первые несколько минут мы ехали молча. Я смотрел в окно на проплывающие мимо огни вечернего города, а Мажорбек, судя по всему, был сосредоточен на дороге. Но потом, когда мы остановились на светофоре, он неожиданно заговорил, и его речь, хоть и с явным акцентом и на не совсем идеальном русском, оказалась на удивление глубокой и интересной.

— Вы знаете, молодой человек, — начал он, повернув голову ко мне, — я вот сейчас слушал по радио передачу про Шекспира. Про «Гамлета». И там говорили про разные переводы на русский язык. Как много, оказывается, зависит от переводчика, от его понимания, от его… души, да?

Я немного удивился такому началу разговора, но кивнул:

— Да, конечно. Перевод — это всегда интерпретация.

— Вот-вот, интерпретация! — подхватил Мажорбек. — А я вот думаю… я читал «Гамлета» в нескольких русских переводах. И Пастернака читал, и Лозинского, и