Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

— Не сразу, братцы. Сперва пусть себя покажут. А там, глядишь, и к истинной вере придут.

Митька Черкашин, молодой казак из донцов, сплюнул в снег:

— Нехристи они, атаман. Как нам с ними в одном строю стоять? Они ж своим богам поклоняются!

— А татары в Москве на государевой службе — они все крещеные, что ли? — парировал Семён Волк, десятник. — Главное, чтоб верные были да в спину не ударили.

Споры разгорались всё жарче. Остяки молча слушали, ловя каждое слово, хотя понимали не всё. Их лица были спокойны, но в глазах читалось напряжение — они знали, что решается их судьба.

— Довольно! — рявкнул Ермак, и все притихли. — Голосуем. Кто за то, чтоб принять их на испытание?

Большинство рук поднялось вверх. Я тоже поднял руку — видел, как эти парни работали: дрова валили, снег расчищали. Толковые ребята.

— Кто против?

Человек десять подняли руки, включая Митьку и ещё нескольких самых набожных. При этом отец Тихомолв, как ни странно, был за то, чтоб их принять, но высказываться не стал. Может, специально не хотел давить авторитетом. Не знаю, правильно ли он сделал.

— Большинство за, — подвёл итог атаман. — Теперь слушайте условия.

Он повернулся к остякам и заговорил громко, делая паузы, чтобы Юрпас переводил:

— Хотите быть с нами — давайте клятву. Не предавать товарищей, не уходить к врагу, делить с нами и хлеб, и смерть. Согласны?

Остяки переглянулись. Рослый парень кивнул. Юрпас перевёл, и все пятеро хором повторили слова на своём певучем языке. В голосах их звучала твердость.

— Теперь знак дайте, — продолжил Ермак.

Он достал из-за пазухи небольшое Евангелие и положил на пень. Рядом воткнул в снег саблю.

— Положите руку на что хотите — на святую книгу, коли не боитесь, или на оружие, в знак готовности воевать вместе с нами.

Двое сразу подошли и положили руки на саблю. Ещё двое последовали их примеру. А рослый парень неожиданно шагнул к Евангелию и осторожно коснулся переплёта. По рядам прошёл удивлённый шёпот.

— Смелый, — пробормотал казак рядом со мной. — Не побоялся чужого Бога коснуться.

После клятвы Матвей Мещеряк вынес каравай и солонку. Ермак отломил кусок, обмакнул в соль и протянул первому остяку:

— Ешь. Хлеб-соль вместе есть — значит, свои люди.

Остяки по очереди отламывали хлеб, макали в соль и ели. Потом казак принёс ковш с медовухой, и каждый отпил по глотку. Рослый парень закашлялся, но допил.

— А теперь последнее, — сказал Ермак. — Лука, подь сюда!

Из толпы вышел наш начальник стражи. В руках он держал охапку поношенных, но крепких тулупов и шапки.

— Вот вам казачья одежда, — пояснил Ермак. — А служба ваша пока простая: в караулы к Луке. Покажете себя — примем в полные казаки. Не справитесь — не обижайтесь.

Лука смерил их взглядом:

— На стене ночью холодно. Замёрзнете — ваша беда, хотя вы лучше нас знаете, что такое сибирская зима. Заснёте на посту — выпорю, хоть новенькие вы. Понятно?

Юрпас перевёл. Остяки закивали. Рослый парень даже выговорил по-русски:

— Понятно… начальник.

Казаки засмеялись. Произношение было ужасным, но старание оценили.

— И запомните, — добавил Лука. — На стене команды простые: «стой», «кто идёт», «тревога». Выучите быстро, а то беда будет.

— Выучат, — сказал я. — С остяками дело имел — к языкам они способны. Через месяц половину понимать будут, через два и сами заговорят.

Ермак кивнул:

— На то и надеюсь. Ладно, братцы, расходись! А вы, — он кивнул остякам, — идите за Лукой. Он покажет, где спать будете и когда на пост заступать.

Круг начал расходиться. Казаки разглядывали новобранцев, кое-кто похлопал по плечу. Остяки не понимали слов, но улыбались — чувствовали, что первый шаг сделан.

Митька буркнул мне мимоходом:

— Поглядим ещё. Нехристи на святой книге клялись — не к добру это.

— А может, наоборот, — возразил Иван Кольцо. — Может, это первый шаг к истинной вере.

Я направился к избе, размышляя об увиденном. Остяки шли на риск: бросали свои обычаи и уклад. А у нас появились новые руки, пусть пока и неумелые.

Вечером того же дня я видел, как рослый остяк стоит на стене, закутанный в тулуп, с луком за спиной. Рядом маячил Лука Щетинистый, что-то объяснял, указывая на темнеющий лес. Парень внимательно слушал и кивал.

А уже наутро в караульной избе слышался смех — казаки учили новобранцев русским словам, показывая на предметы и громко называя их. Остяки повторяли, коверкая произношение, но хватали на лету.

— Сабля! — кричал казак, размахивая клинком.

— Сааб-ла! — хором отвечали остяки.

— Пищаль!

— Пис-саль!

— Не пис-саль, а пи-щаль, остолопы! — хохотали казаки.

К концу недели они уже знали названия оружия, основные команды и даже несколько крепких словечек — куда ж без них. Юрпас всё реже требовался для перевода.

Я наблюдал за ними на постах. Стояли на морозе стойко, не жаловались. В конце концов даже скептики вроде Митьки кивнули одобрительно.

— Толк из них будет, — сказал Ермак, стоя рядом со мной на валу и глядя на новобранцев. — Глаз у них острый, лес знают лучше нас. А язык… язык — дело наживное.

Так начиналась их служба. Пока только караулы, только первые шаги. Но в глазах их я видел решимость. И что-то подсказывало мне: у них получится.

Глава 13

За дверью ждала настоящая сибирская зима, но в мастерской было тепло, даже жарко. От печи от работы. От чего сильнее, не знаю!

Я развернул промасленную ткань и положил на верстак готовый нарезной ствол — плод долгой работы, со спиральными канавками внутри, которые были выточены с точностью, о которой оружейники и не слыхивали. Ни здесь, ни, возможно, где-то еще. Рядом легла заготовка ложи из местной берёзы — плотная, без сучков, выдержанная в сухом месте с лета, а потом еще как следует «прогретая» в избе-сушилке. Детали замка разложил отдельно — всё выкованное и подогнанное заранее.

Я долго стоял над верстаком, прикидывая в уме будущую винтовку. Затем взял ствол в руки, приложил к заготовке ложи в поисках того единственного угла, при котором железо и дерево станут единым целым. Винтовка должна была лечь в плечо естественно, как продолжение руки, а палец — находить спуск без раздумий, даже в толстых рукавицах.

Углём нанёс первые метки на дерево — тонкие линии там, где ляжет ствол, где встанет замочная доска. Работал медленно, без спешки. Казаки Ермака привыкли к пищалям грубой работы, которые били криво и недалеко. Моя винтовка должна была стать другой — точной, надёжной, способной запросто положить