Лето, пляж, зомби. Окталогия - Наиль Эдуардович Выборнов

— Я и не ждала, что ты будешь мне папочкой, но ты ведь вообще про меня забыл, верно? — спросила она и тут же продолжила. — Бегает тут где-то недоразумение, и ей даже сказать не надо, чтобы она с остальными ехала. Другие приберут. Не так разве?

Я смотрел на нее, и всё, что во мне копилось за последние часы — смерть Лики, пустая злость, чувство вины, усталость — прорвалось наружу.

— Ах ты, маленькая дрянь… — прорычал я и шагнул к ней.

Она не отступила. Только упрямо вскинула подбородок, посмотрела на меня в упор.

Я схватил ее так, что ткань затрещала, толкнул к стене, прижал к ней, как тряпичную куклу, вскинул руку, чтобы ударить… Но в последний момент замер. Так и застыл, чувствуя, как по телу пробегают судороги. А она продолжала смотреть мне прямо в глаза.

Вот тебе, сука, и «дядя Край».

— Ну давай, — выдохнула Наташа. — Ударь. Ты же больше ничего не умеешь, только бить, стрелять и резать. Так же? Ты такой же, как и эти бандиты, которые ее убили.

Рука медленно опустилась сама собой. Я сделал шаг назад, не знаю зачем, но поправил воротник ее футболки. Растянул все равно ведь.

— Я… — выдохнул я, не зная, что сказать. — Я не…

— Нет, ты именно такой, — перебила она. — Плевать тебе на всех, лишь бы очередную войнушку устроить. Она ведь тебя любила, Край, и умерла из-за тебя. А меня ты сплавить хочешь, потому что боишься, как лох.

Я сделал еще шаг назад, а потом уселся прямо на пол. Просто сел, уткнулся лицом в ладони и выдохнул, как будто из меня вытянули воздух. Замолчал. Она стояла рядом, и тоже не говорила ничего. А потом я почувствовал, как тонкая детская рука коснулись моего плеча.

— Прости, — сказала она тихо. — Прости, дядя Край, я не хотела…

— Ты всё правильно сказала, — перебил я. — Я просто… Я не знаю, как теперь.

— Ты моей маме обещал, что меня с острова вывезешь, так ведь? — спросила она.

— Ну да, — кивнул я. — И не смог. И никто уже отсюда никогда не выберется. Нет пути наружу.

— Но ты ей все равно должен, — она пожала плечами. — Заботиться обо мне. Только это не значит, что нужно меня скинуть на кого-то и забыть. Не в том смысле, что «сыта, здорова, крыша над головой есть — и нормально».

Я промолчал. Она посмотрела мне в глаза и продолжила:

— Нам всем тут жить. А, значит, мне нужно научиться выживать. Если понадобится, то убивать.

— Я могу тебя защитить, — сказал я. Сам сразу же понял, насколько упрямо и глупо это прозвучало.

— Можешь, — кивнула она. — Но ты не можешь всегда быть рядом. Ты можешь опять словить пулю, играя в свою войнушку. Или можешь просто состариться и умереть. Я должна уметь защищать себя сама, дядя Край.

Она права. И она додумалась до того, до чего не все смогли. Можно было надеяться, конечно, что это плод моего влияния, но вряд ли. Дети ведь в Дачном жили, как и раньше. Бегали туда-сюда, помогали в огородах. Лето же, а в то, что в сентябре учебного года уже не начнется, и в школу никто не пойдет, так и не подумал.

А школа должна быть, правда, другая уже. И там не академические знания должны преподавать. А в том числе, и как выживать, и убивать. И зомби, и себе подобных. Потому что если мы не научим этому наших детей, то внуков у нас уже не будет. Никто не доживет. И будет Крым действительно островом мертвых.

Ладно, чего это я расклеился. Все нормально будет. Что-нибудь придумаем.

— Хорошо, — я вдруг улыбнулся, неожиданно для самого себя и продолжил. — Я там тебе ствол нашел под руку. Такой же, почти, как у тебя был, только очередью стрелять еще может. А если с ним разберешься, то потом из любого автомата Калашникова сможешь стрелять, принцип один и тот же.

Я вдруг не выдержал и обнял Наташу, прижал ее к себе. Потому что…

Потому что она — единственное, что у меня из прошлой жизни осталось. И я сейчас не про ту, что до Войны была, я о другом.

Я нес еще какую-то чушь, чувствуя, как по моему лицу стекают слезы. А она слушала, не отстранялась, и как будто даже… Обмякла что ли.

Не знаю, сколько это продолжалось, но потом в голову мне пришла мысль о том, что мы теряем время. И неизвестно, не едет ли уже в эту сторону очередной конвой из Белогорска. А там могут быть такие силы, что и наши союзники на дороге остановить его не смогут. Нужно было действовать, причем быстро.

— Пойдем, поможешь, — сказал я. — Найди простынь, Лику нужно увезти отсюда. А потом мы сожжем тут все.

— Сейчас принесу, дядя Край, — сказала она и двинулась в сторону комнаты.

А я прошел в нашу с Ликой, которую мы занимали, и увидел несколько сложенных сумок. Она уже собрала вещи, понимала, что мы вот-вот уйдем. Но не знала, что так закончится.

И меня снова придавило. Да. Кто же знать мог?

Но отчаяние поутихло. Потому что теперь мне есть ради чего жить. Ради чего воевать. Ради нашего будущего. И вещи Лики я, пожалуй, все равно возьму. Не на память, конечно, а потому что среди нас есть женщины. Та же Саша, она вообще с одной сумкой из деревни ушла, а там только медицина, да инструменты, никакой запасной одежды у нее не было. Пригодится.

И вот сумка, где рации и солнечная батарея к ним. И автомат.

Прихватив все это, я вышел из дома и положил в УАЗ, в ноги у пассажирского сиденья. Наташа все равно разместится, все-таки ребенок. Да ей, на самом деле, еще и нельзя без детского кресла ездить, если так подумать. Правда, никому в голову бустер таскать уже не придет. Интересно, как быстро эти условности отпали.

Когда вернулся в дом, увидел, как Наташа уже принесла простынь.

— Расстели на полу, — попросил я ее, а когда она это сделала, поднял тело Лики и положил. И общими усилиями мы ее завернули.

После чего я подхватил легкое, показавшееся мне совсем невесомым тело девушки на плечо. Наташа посмотрела на меня, я кивнул, и мы двинулись на выход.

Но я остановился, когда проходил мимо керосиновой лампы, который мы пользовались для освещения в ночное время суток. Старая совсем, но работала. Недолго думая, сбил ее локтем на