Любовь разорвет нас на куски - Куив Макдоннелл

Само сиденье откидывалось назад, чтобы притянуть вас к себе, но спинка была изогнута таким образом, что независимо от угла, под которым вы располагались, оно всегда врезалось в вас. Возможно, это сработало бы с кучей подушек, или, может быть, вы могли бы просто разложить подушки на полу, сесть на них и погреться у костра, который вы только что развели, разобрав остатки стула на растопку.

Говоря о необходимости дополнительного тепла, оказалось, что в офисе, в котором сейчас находилась Ханна, намеренно поддерживалась низкая температура. Ханне стало интересно, было ли кресло также выбрано намеренно. В этом случае ей показалось, что этот сеанс терапии ближе к испытаниям в Гуантанамо, чем, как она предполагала, обычные сеансы. В любом случае, человеком, ответственным за вышеупомянутый выбор, неизбежно была женщина, сидящая напротив нее, доктор Сара Френч.

Поприветствовав Ханну и попросив ее сесть и устроиться поудобнее - ха! - доктор Френч села напротив. Она устроилась на неприятно близком расстоянии, до такой степени, что их колени почти соприкасались, и пустилась в подробные объяснения о том, почему большинство видов терапии совершенно бесполезны.

Взглянув на настенные часы, Ханна увидела, что доктор Френч бессвязно бормочет уже добрых десять минут, и конца этому, казалось, не предвидится. Ханна всегда думала, что сеансы психотерапии связаны с разговорами о себе - разве это не было смыслом? До сих пор “добрый доктор”, казалось, больше стремилась сосредоточиться на том, что было не так с Фрейдом. Казалось, что, возможно, он должен платить за этот сеанс, а не она - или, если быть более точным, Карл.

Поскольку было совершенно очевидно, что Ханна должна была быть зрительницей в этой части сеанса, она воспользовалась возможностью, чтобы посмотреть на женщину, сидящую напротив нее, и на офис.

Ханне показалось, что доктор Френч отличилась тем, что была единственным сотрудницей Института Пинтера, для которой черно-белая униформа не была обязательной. На ней был зеленый кардиган и коллекция ожерелий из бисера поверх свободного синего летнего платья. Она была очень худой, на грани недостаточного веса. Как сказала бы бабушка Ханны, Френч сдуло бы хорошим ветром. Опасность этого могла бы объяснить ее серьги - длинные висячие украшения с золотым кроликом, подвешенным внутри серебряного кольца, - каждая из которых выглядела достаточно увесистой, чтобы служить якорем.

На стене позади нее висели три картины, если их вообще можно было так назвать. Каждая из них представляла собой большое белое полотно с единственной синей точкой, расположенной, казалось бы, случайным образом. Ханна подумала, что за это дерьмо, вероятно, отдали кучу денег. С другой стороны, по крайней мере, эти картины были лучше других, висевших по всему Институту Пинтера.

Куда бы ты ни посмотрел, везде были огромные фотографии крупным планом улыбающихся лиц, сияющих тебе в ответ. По отдельности они были хороши. Перебор, но хороши. Однако вместе они были похожи на постоянное нападение со стороны сияющих, счастливых людей. Как будто они все говорили: «Смотри, мы все счастливы - в чем твоя проблема?» Они с Мойрой хихикали, как школьницы, за завтраком тем утром. Мойра сравнила это с тем, как будто застряла в бесконечной рекламе зубной пасты, и теперь это было все, о чем могла думать Ханна, когда смотрела на эти сияющие лица.

Хотя поначалу Мойра казалась Ханне чересчур навязчивой, чем больше Ханна к ней привыкала, тем больше она ей нравилась. Ханна была здесь всего один день, и многое из происходящего заставляло её чувствовать, что она попала в секту. Но Мойра была словно здоровой дозой здравого смысла уроженки Глазго, которая без страха указывала на то, что король не только без одежды, но и агрессивно размахивает своими гениталиями.

Например, Мойра в радостных подробностях рассказала Ханне, как на прошлой неделе она раздобыла фломастер и стала рисовать усы на этих зубастых улыбающихся фотографиях. Так было до тех пор, пока однажды вечером она не обнаружила, что растение в горшке, которое она использовала в качестве тайника для фломастера, исчезло. Она заверила Ханну, что, поскольку камеры были установлены во всех местах общего пользования, они знали, чем она занималась, и все же, как ни странно, никто ничего не сказал.

Мойра пробыла тут две недели и активно подстрекала их выгнать ее. Конечно, она могла уйти в любое время, но по причинам, известным только ей самой, она, казалось, была полна решимости быть изгнанной официально, в знак почета. Как будто это будет победой в ее битве с Институтом Пинтера.

Ханна вернулась в настоящее, когда поняла, что доктор Френч наконец-то закругляется со своим монологом.

- Так вот чего мы не собираемся делать, - сказала она приторным голосом, снова посмотрев Ханне в глаза, - но теперь позвольте мне сказать вам, что мы собираемся сделать. Метод Института Пинтера, - и снова Ханна услышала безмолвный символ торговой марки, - побуждает вас думать о своих проблемах, неудачах, тревогах, травмах как о чем-то не вашем. Мы хотим, чтобы вы думали о них как о принадлежащих кому-то другому. О ком-то, кто цепляется за вас. Тянет вас вниз. Мешает вам стать самим собой. Остальной мир призывает вас взять на себя ответственность за свою проблему. Мы - нет. Мы здесь, чтобы сказать вам, что проблема не в вас, а в этой другой сущности.

Доктор Френч выжидающе смотрела на Ханну. Она понятия не имела, какой был бы подходящий ответ на это, и поэтому, за неимением каких-либо идей получше, она просто кивнула и сказала:

- Хорошо.

- Да, - удовлетворенно продолжила доктор Френч. - Я знаю, что это сложно осознать, но все, о чем мы просим, - это чтобы вы полностью доверяли процессу, и результаты будут говорить сами за себя. Я не собираюсь вам лгать. Временами это будет тяжело, - ее рука рассекла воздух, когда она говорила, - но именно тогда вы поймете, что мы добиваемся реального прогресса. Доверяй процессу. Есть вопросы?

- Вообще-то, да, - сказала Ханна. - Прошлой ночью меня разбудили в три часа ночи, чтобы помедитировать.

- Да?

Ханна пожала плечами.

- Я имею в виду… разве медитация не должна расслаблять? Я уже спала. Разве это не самое расслабленное, на что ты способен?

- Нет. Это неправильная релаксация. Нам нужно, чтобы вы были правильно расслаблены.

Другими словами, подумала Ханна, избиения будут продолжаться до тех пор, пока не улучшится моральный дух. Она открыла рот, затем снова закрыла его и, говоря, смотрела в пол.

- Я думаю, в этом есть