Судьба Одина - Скотт Оден

Факелоносец вздрогнул и заморгал.

— Вот… — начал он, взглянув на своего товарища. — В окрестностях Неаполя ходит легенда. Седобородые старики рассказывают о звере по имени хуорко, который принимает облик человека. Ты…?

Гримнир рассмеялся, звук был такой, словно камни скрежещут друг о друга.

— Да, драгоценный дурак, — ответил он. — Я он, и даже больше. Куда вы все направлялись, а? Как вы оказались втянуты во все это?

Копейщик взял бутылку у другого и приложился к ней.

— Мессина, — сказал он, смахивая капли с нижней губы. — Мы направлялись в Мессину.

— Энрико… — произнес факелоносец с ноткой осторожности в голосе.

— Ну и что с того, Уго? — спросил Энрико, показывая на полупустую бутылку. По его щекам текли слезы. — Какое это имеет значение? Мы уже мертвы, ты и я. — Он вытер глаза тыльной стороной ладони. — Мессина, как я и сказал. Мы возвращались из Кротона, где Пандольфо был по делам герцога. Мы встретили фра Бенвенуто…

— Священника?

— Да, мы встретили его в холмах Регия, и он нуждался в нашей помощи. Сначала Пандольфо отказывался, но священник явил нам Ангела Господня, и мы смирились.

Гримнир даже не попытался скрыть насмешливую ухмылку.

— А священник? Куда он направлялся?

— В Авиньон, — ответил Энрико. — Через Рим. Но он не мог справиться в одиночку, потому что — как он выразился — за ним гнался дьявол. Пандольфо вызвался помочь ему, и плевать на герцога Джованни. А потом ты начал убивать нас. — Наконец оба мужчины подняли глаза и встретились с ним взглядом. Он увидел гнев, кипящий в глазах фанатика, и жажду мести.

— Ага, — сказал Гримнир, сузив глаза. — Я это сделал. И что же? Обнажи сталь, если хочешь отомстить.

Юный Уго сплюнул кровь в сжатый кулак, вздрогнул и отвел взгляд. Энрико взглянул на него; огонь в его глазах погас так же быстро, как и появился. Он вздохнул, снова вытер глаза и покачал головой.

Гримнир презрительно фыркнул:

— Где же теперь ваш ангел, а? Куда он слинял?

Энрико пожал плечами:

— Он бросил нас здесь в сумерках, после того как у фургона сломалось колесо. Велел следовать за ним в Рим.

— Что будет теперь? — Голос Уго дрогнул.

Гримнир поднялся. Он выпустил струйку слюны между зубами; она с треском упала среди тлеющих углей их костра.

— Выпейте своего вина, пробормочите свои грязные молитвы и умрите. Перережьте свои жалкие глотки, если вы жаждете быстрой смерти. Мои зубы не оставят следов на вашей коже. Я… — Он пожал плечами, поворачиваясь. — Мне нужно убить змея. — И с этими словами Гримнир направился вверх по Аппиевой дороге, предоставив мертвых и умирающих самим себе.

Пройдя дюжину ярдов, он обнаружил священника из Мессины, фра Бенвенуто. Мужчина упал на колени и полз по осыпающемуся каменному мосту, с каждым вздохом бормоча имя своего Бога. Кровь — его оставшаяся жизнь — сочилась из отвисших губ.

— Бродил я, в мысли погружен, — промурлыкал Гримнир, присев на корточки рядом со священником, — услышал я вороны стон[13]. Где же теперь твой так называемый ангел, маленькая ворона? Где же твой бесполезный бог, а? — Фра Бенвенуто попытался схватить Гримнира за руку, чтобы подняться. Скрелинг, однако, оттолкнул руку священника. — Нар! Оставайся на коленях, негодяй! Там твое место.

— Ты… Ты не м-можешь это остановить, — сказал священник. — Ангел… Господень. Он… п-приносит очищающий огонь! Г-гнев Божий! Ты… Ты н-не можешь…

— Я единственный, кто может остановить этого проклятого Нидхёгга, певец гимнов, — прошипел Гримнир. — И я остановлю. — Скрелинг встал и схватил фра Бенвенуто сзади за грязную черную сутану, заставив священника подняться с колен. — Я похороню этого змея в вашем драгоценном Риме. Тебя я похороню прямо здесь. — Зарычав, Гримнир сбросил священника из Мессины с мощеного моста в Понтийские болота. Мужчина что-то бормотал и молотил руками, прежде чем погрузиться в заросшую тростником воду. Всплеск отозвался эхом и затих вдали. И с тех пор священника из Мессины больше не видели по эту сторону Ада.

Гримнир откашлялся и сплюнул. Рассвет был не за горами, и у Нидхёгга была целая ночь впереди. Вытерев нос тыльной стороной ладони, Гримнир отправился в путь. Его шаг стал длиннее, он двигался вприпрыжку, как волк на охоте…

ГРИМНИР НЕНАВИДЕЛ солнце. Он ненавидел его на Севере, где в это время года оно представляло собой водянистый диск, скрытый густой пеленой облаков. Он ненавидел его на окутанном туманами Западе, где оно висело, как красный коршун над осенними лесами и твердыми черепицами. Он ненавидел солнце на гористом Востоке, где оно было таким же резким и ярким, как ледяной ветер, и отражалось в снежной корке, покрывавшей высокие перевалы. Здесь, на Юге, он ненавидел его больше всего на свете. В этих землях, окружающих Йорсалахаф, Иерусалимское море, солнце горело в окутанном туманом черепе Имира, как клеймо, не тускнеющее от смены времен года.

Гримнир зарычал на него на бегу, с его прямых волос стекал пот.

От края болот Аппиева дорога тянулась через холмы и лощины почти по прямой линии, как будто перст какого-то мертвого бога прочертил ее на земной коре. Ее глубоко установленные булыжники и заросшие сорняками бордюры пересекали необработанные сельскохозяйственные угодья; по бокам росли фруктовые сады, а между ними — леса из сосен, кипарисов и платанов. От них ответвлялись узкие улочки, изрытые колеями дороги и козьи тропы, которые вели к уединенным фермам или небольшим деревням. И повсюду, в какую бы сторону Гримнир ни повернул, он видел следы древнего величия Рима. Щурясь от яркого света, он видел каменных призраков, изрытых стихиями, безликие статуи на истертых от времени постаментах, увитые плющом гробницы и памятники с глубоко вырезанными рунами, возвещавшими о деяниях давно умерших людей.

И среди этих руин Гримнир наткнулся на следы Нидхёгга. Сначала мертвый домашний скот. Пара волов, лежащих на боку, разорванных, засиженных мухами и раздувшихся; козы, расчлененные на окровавленной траве. Присев на корточки возле этих ужасных останков, Гримнир заметил следы когтей и зубов. Зверь не пытался спрятаться, не так, как в Каффе на берегу Черного моря, затем в Миклагарде и снова в Мессине. Казалось, он отчаянно хотел добраться до Рима.

— Почему? — пробормотал Гримнир, поднимаясь. Он бросил взгляд на древний город, все еще представлявший собой лишь полоску серого дыма на горизонте. — Что такого есть в Риме, что тебя так волнует, ты, слизкий червяк?

Около полудня он нашел своего первого мертвеца. Ублюдок лежал в тени