Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

их сюда, к этому последнему, отчаянному удару. Затем он развернулся. Боль в спине, усталость, туман в голове – все отступило перед чистым, животным инстинктом выживания. Он бросил последний взгляд на багровое месиво долины, на рану, которая уже наполовину затянулась ало-красной тканью и телами жертв, на приближающиеся красные огни стада. И он побежал. Вверх. По кроваво-красной тропе. К черным горам. К станции «Глубина». Оставляя позади раненого друга и ревущую ярость живой планеты, чье возмездие было лишь вопросом времени. Обратный путь только начинался, и он был пропитан болью, кровью и светом чужой, неумолимой жизни.

Глава 32: Взрыв

Джекс бежал. Не вверх по склону – взбирался. Каждый шаг был пыткой. Камни, покрытые липкой, кроваво-красной слизью, выскальзывали из-под ног. Горячий, едкий воздух обжигал легкие, смешиваясь с металлическим привкусом крови на его губах. Спина, иссеченная щупальцами, горела адским огнем. За спиной – топот, скрежет, гортанное шипение преследующего стада. Их красные фонарики, отраженные в светящейся багровой мгле, метались внизу, приближаясь. Он не оглядывался. Он знал: остановись – умрешь. Или станешь одним из них. Или сырьем для залечивания раны, которую они нанесли.

Лео остался позади. Там, в нише под нависающей скалой, где Джекс оставил его, надеясь на невозможное спасение. Мысль о друге, истекающем кровью под багровым небом Колыбели, грызла изнутри, но была заглушена животным инстинктом выживания и ожиданием.

Он ждал взрыва. Последнего заряда. Бикфордов шнур тлел где-то там, внизу, в сердце чудовища. Таймеры на других зарядах должны были сработать давно. Где же он?

Он был не просто громким. Он был концом света в миниатюре.

Сначала ослепительная, чисто-белая вспышка, разрезающая багровый ад долины. Она была такой яркой, что на мгновение выжгла все тени, превратив мир в негатив: черные скалы, черные силуэты бегущих зараженных, черные очертания инкубатора на безупречно белом фоне. Она осветила лицо Джекса, искаженное болью и надеждой, и склон вплоть до ниши Лео.

Затем пришел грохот. Не ударная волна – она пришла позже. Сам звук. Глухой, всесокрушающий, как удар гигантского молота по наковальне планеты. Он не просто оглушил – он выбил воздух из легких, сотряс внутренности, заставил зубы сомкнуться до боли. Он перекрыл вой Колыбели, топот стада, собственное сердцебиение. Это был звук абсолютного разрушения.

Движение: Земля вздрогнула. Не просто колебание – мощный, вертикальный толчок, как при землетрясении. Джекса подбросило в воздух. Он упал на камни, чувствуя, как трещит броня комбинезона. Скалы вокруг закачались. Сверху посыпались камни.

И лишь потом он увидел. В центре долины, там, где была рана, нанесенная предыдущими взрывами, взметнулся гигантский огненный гриб. Его ядро было ослепительно-белым, края – кроваво-оранжевыми и черными от дыма. Он поглотил значительную часть «инкубатора» у основания гигантского корня. Пульсирующая ткань, алые потоки слизи, ближайшие щупальца и десятки зараженных, поднимавшихся по склону, просто исчезли в этом аду. Огненная волна покатилась по поверхности инкубатора, выжигая все на своем пути, оставляя черный, дымящийся шрам. На миг показалось, что взорвалось само чудовищное сердце Колыбели.

Последствия взрыва были неожиданными и жутковато прекрасными:

Багровое свечение «нейро-корней» под ногами, в скалах, по всей долине – исчезло. Мгновенно. Как будто кто-то выдернул вилку из гигантской неоновой вывески. Долина погрузилась в глубокие, непроглядные сумерки. Лишь отблески далекого чужого солнца на скалах и зловещее зарево огненного гриба в центре.

Вечный, всепроникающий гул, фон их кошмара, оборвался. Абсолютно. Наступила тишина. Не просто отсутствие звука. Глухая, давящая, звенящая тишина мертвого пространства. Ни шипения, ни бульканья, ни скрежета. Даже ветер, казалось, замер. Это было оглушительнее любого грома.

Преследующие Джекса зараженные замерли как вкопанные. Их красные огоньки погасли вместе со светом корней. Они стояли в темноте, их силуэты едва различимы, без движения, без звука. Как обесточенные роботы. Их связь с Колыбелью была разорвана.

Джекс поднялся на колени, опираясь на дрожащие руки. Он смотрел вниз, в долину. На огненный гриб, медленно угасавший, оставляя дымящийся кратер. На абсолютную темноту и тишину. В его груди, рядом с болью и усталостью, вспыхнуло дикое, неконтролируемое чувство. Надежда. Ледяная, острая, как бритва.

«Лео! Смотри!» – закричал он, поворачиваясь к нише, где оставил друга. Его голос гулко прокатился в мертвой тишине. «Убил! Мы… убили ее! Молчит! Свет погас!»

В нише что-то пошевелилось. Лео приподнялся, опираясь на локоть. Его лицо в отблесках угасающего пожара было изможденным, но в глазах, широко раскрытых, отражалось зарево. Он не улыбался. Он вглядывался. Как ученый. Как биолог, видящий нечто невероятное.

Облегчение, хлынувшее на Джекса, было почти опьяняющим. Казалось, гигантское давление, давившее на разум неделями, снято. Тишина была бальзамом. Темнота – освобождением. Он сделал глубокий вдох – первый по-настоящему глубокий вдох за долгое время. Воздух все еще пах гарью и химической горечью, но в нем не было той сладковатой гнили, того пульсирующего заряда Колыбели.

«Вышло… Получилось…» – бормотал он, пытаясь встать. Боль в спине и ногах казалась теперь не такой острой. «Джулиан… видишь? Мы… сделали…»

Но Лео не отвечал. Он пристально смотрел вниз, на дымящийся кратер. Его рука дрожала, указывая пальцем.

«Смотри… края…» – его голос был хриплым, едва слышным.

Джекс присмотрелся. И его надежда начала таять, как дым от взрыва.

По самому краю огромного, черного, дымящегося шрама, оставленного взрывом, пробился слабый, но отчетливый алый свет. Как капли раскаленной крови на пепле. Он был непохож на прежнее багровое сияние – он был точечным, целенаправленным.

Обугленная, казалось бы, мертвая ткань инкубатора вокруг шрама начала едва заметно шевелиться. Не колыхаться от ветра (ветра не было), а стягиваться внутрь, к ране. Медленно. Неуверенно. Но движение было.

Под коленями Джекса дрогнула скала. Один раз. Слабый, но недвусмысленный толчок. Как пробный импульс. Как первое сердцебиение после клинической смерти.

Из глубин долины, сквозь звенящую тишину, донеслось едва слышное шипение. Не ветра. Скорее… выдоха. Или пара, вырывающегося из клапана.

Тишина была мертвой. Но ненадолго.

Слабый алый свет по краю раны вспыхнул ярче. И сразу за ним – еще один толчок под ногами. Сильнее первого. Камни под Джексом качнулись.

Алые точки слились в багровую линию, окаймляющую черный шрам. Затем свет рванул вниз, в уцелевшие «нейро-корни», пронизывающие скалы и почву. Не плавно, а рывками, как ток по оборванным проводам. Корни под ногами Джекса вспыхнули алым. Не равномерным свечением, а тревожными, пульсирующими всполохами. Затем загорелись корни чуть дальше. И еще. Как гирлянда, которую включают секциями.

Шипение переросло в низкий, протяжный стон. Глухой, полный боли и ярости. Он нарастал, превращаясь в знакомый, но теперь в тысячу раз более яростный гул. Не ровный рокот. Это был рев раненого, разъяренного зверя. Он вернулся, заполнив мертвую тишину, вдавливаясь в череп, заставляя вибрировать зубы. Колыбель проснулась. И она была в бешенстве.

Замершие внизу силуэты зараженных вздрогнули одновременно. Их красные огоньки (теперь не фонарики, а отражение алого света корней в их глазах?) вспыхнули. Они снова повернули головы вверх, к Джексу. И снова двинулись. Не синхронно. Порывисто. Злобно. Их шаги стали громче, тяжелее на фоне нарастающего рева.

Джекс стоял, окаменев. Надежда, вспыхнувшая так ярко, погасла, оставив пепелище отчаяния еще чернее, чем дымящийся шрам внизу. Он смотрел, как багровый свет заливает долину, как гул нарастает до неистовства, как стадо снова начинает свое восхождение. Силы покидали его. Боль вернулась с удвоенной силой.

«Не… убита…» – прошептал он, его голос был полон леденящего изумления и ужаса. «Ранена… но… живая…»

Из ниши донесся слабый, но отчетливый голос Лео. Он не стонал. Он констатировал. Голосом биолога, видящего уникальный, чудовищный феномен:

«Регенерация… Джекс… Смотри…»

Джекс посмотрел туда, куда указывал Лео. На край черного шрама. Туда, где багровая